- Спасибо, - сказал он.
Парнишка залихватски улыбнулся. Он замахнулся арматурой пошире и выкрикнул:
- Я пойду первым!
Видение растворилось под натиском черного луча. Но на этот раз ему не было суждено достигнуть плоти. Лишь ударить в подставленный меч.
Вокруг Томаса парили переливающиеся разными цветами печати. Порой они были черными, как ночь, иногда синее неба, и изредка вспыхивали кровью.
Он взмахнул клинком и ревущий черный серп сорвался с лезвия. Как и недавно грозовое облако, он был куда как больше предыдущих. Во вспышках молний, он выглядел как черное перо, стремящееся вонзиться в глотку противника.
Раевский лениво отбил его ребром ладони и перо впилось в щит. Оно не исчезло, застряв в нем и слегка вибрируя.
Томас раз за разом рассекал печати, посылая один удар за другим. Постепенно сокращая дистанцию, Корнев разрубал печати с такой скоростью, что казалось, будто он держит в руке несколько мечей. Но каждый раз те отлетали, будучи отбитыми ладонью Профессора.
- Сейчас! - выкрикнул Корнев.
Он замер и вонзил клинок в появившуюся перед ним печать. Он прошел сквозь неё и время вокруг замедлилось. Томас с потрясающей четкостью мог различить, как ветвясь спускается с неба молния. Как она летит в сторону земли. Как испаряются встретившиеся ей на пути капли дождя. И так же он видел, как свободно двигается Профессор, ничуть не потерявший в скорости.
Единственный зритель боя с удивлением смотрел на арену. Он видел, как вокруг неподвижной фигуры мелькают сотни размытых силуэтов юноши с огненным клинком. Каждая из размытых теней выпускала по два, а то и три черных серпа. И все они, будто встретив непроходимую преграду, отлетали от Маски.
Сперва зрителю казалось, что юноша двигается хаотично, просто бегает по кругу, но вот под огромной алой печатью засветился знак поменьше.
Томас, сплевывая кровь, остановился и выкрикнул:
- SwordRain!
Из начерченной им на земле печати в небо полетели сотни черных мечей. Их было так много, что они подняли небольшой ураган, но все, чего добился Томас - лишь всколыхнул полы плаща Раевского.
Тот стоял все так же неподвижно.
Когда “дождь” из мечей закончился, он сделал медленный шаг вперед. Во всяком случае, так это “выглядело” для Корнева. А меньше чем через удар сердца он на одних лишь инстинктах успел подставить клинок.
Профессор не доставал оружия, он лишь ударил наотмашь ладонью. Она набатом врезалась в подставленный меч и Томас почувствовал, как ноги отрываются от земли. Руки онемели, но все же успел заблокировать и второй удар.
С каждым таким блоком, он буквально отлетел на десяток сантиметров в сторону. При этом даже не видя, когда Раевский успевал к нему подойти. Казалось, что тот и вовсе не двигается. Лишь размахивает окутанной черным туманом ладонью и топит в своих безжизненных глазах.
Томас, стиснув зубы, пытался найти хоть какое-то окошко для контрнаступления.
Проклятье, он не собирался сдаваться!
И тем не менее, в его безвольной левой руке, которую он использовал вместо щита, уже хрустнуло несколько костей. Было сложно наступать на правую ногу. Изорванная рубашка прилипла к окровавленной груди. Он уже почти ничего не видел одним глазом. И все это лишь ударные волны от ударов, а не их прямые попадания.
Для зрителя серия ударов Профессора была стремительной и выглядело это так, будто он подметал арену безвольной куклой в лице юноши.
Для Томаса же прошла целая жизнь. Жизнь под градом смертельных, ленивых выпадов. Его гоняли как назойливую букашку, а когда надоело...
Корнев с удивлением посмотрел вниз. Из его живота медленно вынимали ладонь.
Мозг с опозданием оповестил: “У него есть и вторая рука”. Все это время, Раевский сражался лишь одной. До тех пор, пока не решил загнать мышонка в ловушку.
Из раны, диаметром с шар для бильярда, хлынула кровь. Лицо Томаса побледнело, но не настолько сильно, чтобы не заметить на нем бесстрашной улыбки. Похожей на ту, которой сверкал двенадцатилетний мальчишка в его видении.
Похожей на ту, которой он встречал любые проблемы десять лет назад.
- По...пался, - прохрипел Корнев и вонзил меч в бок Профессора.
Тот опять не вздрогнул - что такая рана для SSS ранга. Пустяк и не более. Даже без вмешательства лекарей затянется через пару часов. Корнев с рыком вонзил клинок по самую рукоять. Они, орошая песок кровью, стояли так близко, что едва не касались друг друга лицами.
Удивительно, раньше Раевский казался ему очень высок. А теперь ему пришлось наклониться, чтобы произнести на ухо:
- Надеюсь... больше... не встретимся.
В ушах прозвенел добрый, девичий смех.
- “Надеюсь, ты права, Глоумбуд” - и Томас с силой дернул рукоять в сторону.
Зазвенел метал и не выдержал. Слишком много ударов пришлось по клинку, слишком много силы через него провели. В момент, когда сломалось Холодное Пламя - его верный и, наверное, единственный товарищ, Корнев услышал облегченный вздох. Как если бы кричащий от боли человек вдруг спокойно выдохнул и заснул.
Томас из последних сил ногой оттолкнул Раевского в сторону, а сам упал на песок. Он, не в силах пошевелиться, смотрел как его учитель недоумевающе смотрит на бок. А следом открывает рот в беззвучном крике.
Его ладони, окутанные черным дымом, хватаются за рану, но сквозь них пробивается яркий, оранжевый свет. Такой мощный, что царапает непроницаемый купол и превращает песок в стекло.
Профессор упал на колени. Он сжимал рану, но света становилось все больше и больше.
Корнев зажмурился, затем услышал что-то мало похожее на человеческий вопль. Затем даже сквозь зажмуренные веки пробилась вспышка света и все затихло.
Томас открыл глаза.
На песке лежал Раевский. Лицо вниз, он не двигался, но... печать не исчезла. Значит тварь еще была жива.
Томас со стонам достал из-за голенища сапога нож. Засунув его в зубы, он, не обращая внимания на кровь и боль, пополз вперед. Каждое движение отзывалось такой болью, будто кто-то лил кипяток прямо ему на нервы.
И все же, он добрался до цели.
Пораженный бок Профессора теперь выглядел как хорошо прожаренный гриль, но Томас еще слышал пусть и неровное, но дыхание.
Он перевернул Раевского на спину и занес кинжал.
Но не было ни последнего стона, ни жалостного всхлип.
Корнев смотрел в глаза учителя и в который раз за день, его сердце остановилось. Там, в глубине безжизненной пустоты, он увидел то, чего не должен был. Говорят, что если долго вглядываться в глаза магу, то можно заглянуть тому в душу. И внутри души учителя, Томас увидел светящуюся печать.
Он уже видел её. Очень давно.
Раевский случайно оставил одну из своих рабочих тетрадей на кухонном столе. И там была эта печать.
Рабский знак - так она называлась. А снизу было написано контр заклинание. Томас тогда выучил его, но не рассказал учителю. Чего греха таить - самый расцвет пубертатного периода, так что захотел опробовать на Ире. Вот только кишка оказалась на это тогда тонка.
Сам не зная зачем, он дрожащей рукой начертил на лбу профессора кровавый знак и произнес слово ключ.
Глаза Раевского медленно наливались жизнью, а изо рта вырвался полуживой хрип:
- Мол...од...ец, - сказал он. - Гор...усь.
- Что? Что происходит?
Его схватили за плечо.
- Бе...ги, То...ас.
- Профессор?
Хватка Раевского ослабла, рука упала на песок, а огонек ненадолго вспыхнувший в глазах погас. Но... печать, на которой они лежали, так и не исчезла. Как и не пропал купол.
Сверкнула молния. Так близко, что на мгновение ослепила Корнева.
Ударил гром. Самый сильный, который Томас когда-либо слышал в своей жизни. Но самое страшное - он не знал, гремело ли внутри его сознания или все же раскололось небо.
Как выяснилось, так звучали аплодисменты.
Из клубов песчаной пыли медленно появлялась высокая, широкоплечая фигура.
- Бронсерн?
- Нет, - ответил едва знакомый голос.