Официантка кинула на нас взгляд через плечо. Блеснули очки.
— Ты убийца. Сидишь и режешь меня без ножа, — сказал Джейк.
Он говорил тихо, но с надрывом, того и гляди затеет скандал. Терпеть не могу скандалов. Я вынула бумажник и швырнула его на стойку.
— Давно бы так.
— Всего-навсего семь жалких долларов, — сказала я. — Вы удовлетворены?
— Клянусь честью, я их верну, Шарлотта. Ей-богу.
— Как бы не так, — сказала я.
Я оперлась подбородком о кулак. Мрачно задумалась, мигая от пара, поднимавшегося над чашкой кофе. Поискала глазами сахар — металлическая вазочка была пуста.
Я чуть не заплакала.
— Здесь же нет сахара, — сказала я.
— Держи. — Джейк, вытащил из кармана пакетик.
Разорвал его и высыпал содержимое в мою чашку. Я сидела и смотрела. Потом он налил сливок, размешал пластмассовой ложечкой. — Пей.
Я успокоилась. Оставалось только поднять чашку, теплую, тяжелую, надежную. Обо всем остальном уже позаботились. Я была окружена самым пристальным вниманием.
Глава 8
После помолвки мама немного успокоилась. Наверно, раздумывала, как бы удержать нас возле себя навсегда. Она стала дружелюбнее относиться к Солу. У нее появился интерес к жизни. Она захотела даже, чтобы ее повезли выбирать наряды для свадьбы. Ее сокровенное желание, сказала она, справить настоящую свадьбу в церкви. Сол сказал, что не имеет ничего против. Никто из нас не исповедовал определенной веры, но зачем подчеркивать это? Я была согласна на все. Руки и ноги налились какой-то приятной тяжестью, я стала двигаться с непривычной медлительностью. Но иногда внезапно вздрагивала, сердце начинало громко колотиться, и я спрашивала себя: «Неужто я и вправду решусь за него выйти? Доведу все до конца? В самом — деле, на что я могу рассчитывать?» Но потом я гнала от себя эти мысли. Мускулы расслаблялись, и снова я ощущала приятную тяжесть…
Теперь, фотографируя клиентов, я, так долго стояла у аппарата, что было непонятно, кого я собираюсь зафиксировать на пленке — клиентов или себя. По вечерам я усаживалась рядом с Солом и, прижавшись к нему, слушала его рассказ про нашу будущую жизнь. Он хотел завести шестерых детей. Я же считала, что у меня их вообще не будет (каким-то непонятным образом я, как и мать, была убеждена в своей неспособности к деторождению, в необходимости взять на воспитание неродного ребенка), но все равно согласно кивала. Я представляла себе шесть темноголовых, цепляющихся за мою юбку загадочных мальчишек с носами прямыми, как у Сола. Я вдруг представила себя такой же яркой, полной жизни и тепла, как Альберта, и моя убогая, бесцветная жизнь распускалась, словно цветок. От меня требовалось только одно — подчиниться. Легко и просто. Я бездумно следовала за Солом. Соглашалась на все. Это так приятно: умиротворение, дремота, как у кошки на солнце.
Мама сказала, что в магазинах для новобрачных нет ничего подходящего, и принялась сама шить мне подвенечное платье. Из белого атласа, с воротником-стоечкой и узкими, длинными рукавами на пуговицах. Она, по-видимому, не рассчитывала, что свадьба будет летом. Близился июнь. Деньги у Сола были на исходе. А он все еще не решил, чем ему заняться. Мне же хотелось заниматься одним — любовью с Солом, но это было против его убеждений. Он уже успел нагуляться, говорил он, и теперь хочет иметь дом, семью, вести размеренную жизнь. И пока не найдет работу, он на мне не женится: все должно быть чин чином. Я же предпочла бы выйти замуж немедленно, но спорить не стала. В этом своем новом состоянии я только улыбалась. С каждым днем мои руки и ноги становились все тяжелее, в глазах появился перламутровый блеск, как у человека в экстазе.
И вот однажды Сол поехал автобусом в Колорадо. Хотел повидать армейского дружка, они собирались открыть на паях какое-нибудь дело — может, мастерскую, где все будут делать сами. «Пожелай мне ни пуха ни пера!» — попросил Сол.
Он хотел справить свадьбу в июне.
Без него было просто невыносимо. Я словно пробудилась от долгого, сладкого сна и увидела все в истинном свете: я, по-прежнему бесцветная, странная, очень одинокая, прикована к матери, окружена нелепыми комнатными растениями, выше и старше меня. Каучуковые деревья и веерные пальмы — за всю мою жизнь на них не появилось ни единого нового листка. Покрытые плесенью сочинения классиков, запертые в застекленных книжных шкафах, пыльные конфеты в высоких вазах. И мама, которая из-за этой поездки в Колорадо опять начала тревожиться. Она волновалась, что-то бормотала и совсем забросила на манекене в столовой мой сметанный на живую нитку свадебный наряд. Неужели я вправду готова ехать так далеко, спрашивала она, а ее я возьму с собой?