Курт приводит хороший пример такой основанной на мифе этической рефлексии мира людей и богов.
Он пишет:
"Трагедия "Трахинянки" показывает, как много блеска своей доныне нетронутой власти утратили олимпийцы. Мир, который предстает перед нами, полон лжи и коварного обмана. Геракл обманывает свою супругу Деяниру с Иолой. Деянира стремится удержать его с помощью колдовства, которое всучил ей Несс, с полным сознанием того, что ей это не поможет, а Геракла погубит. Как только она узнает об ужасных последствиях своего деяния, ее сын Гилл сдается перед лицом ее отчаяния и побуждает ее к самоубийству. Умирающий Геракл не только убивает невинного посыльного, принесшего смертоносный плащ, вымоченный в отравленной крови Несса, и остается безразличным к трагической ошибке и смерти жены, но он еще заставляет Гилла принять бесчестье и жениться на сопернице его матери, Иоле. Однако самым коварным из всех оказывается Зевс. С помощью своих двусмысленных откровений он чудовищно обманывает Геракла. В конце Гилл вновь призывает людей в свидетели против богов, которые требуют, чтобы их превозносили как основу и отцов всего сущего, и все же бесстрастно взирают на его скорбь . Нет ничего, добавляет хор, в чем не присутствовал бы Зевс...".
Последнее особенно интересно, так как указывает на слабость и двусмысленность нашего сознательного логического суждения о чём бы то ни было перед лицом неведомой нам Воли Высших Сил. Имярек, опирающийся на сознание в осуществлении свободы воли, ориентирующийся на моральное рацио, вдруг обнаруживает, что безупречная, как будто, логика "добра" терпит крах пр столкновении с реальной волей богов, с Судьбой....
Это особенно хорошо иллюстрируется трагедией Софокла "Царь Эдип", пример которой приводит здесь Курт Хюбнер.
Он пишет, излагая сюжет трагедии:
"Царь Фив Лай, желая предотвратить предсказанное отцеубийство, решает бросить младенца Эдипа на произвол судьбы. Однако его намерение сталкивается с сочувствием доброго пастуха, который передает Эдипа бездетным супругам. Став взрослым, Эдип вопрошает оракула. Однако, вместо того чтобы дать ответы на его вопросы, тот отталкивает его, предсказывая, что он убьет отца и опозорит мать. Эдип тоже стремится избежать несчастья и покидает дом, считая приемных родителей за родных. И именно это благое намерение приводит к встрече Эдипа с Лаем и убийству последнего. В конце концов бог приводит Эдипа в Фивы. Там он освобождает город от смертоносного сфинкса и пожинает заслуженную славу. Именно благодаря этому он получает руку овдовевшей царицы, являющейся его матерью. После того как всякая мыслимая попытка избежать преступления как раз и приводит к нему, зло распространяется на весь город...".
Сказанное роднит эллинский театр с философскими школами той же Эллады, и сближает драматурга - того же Софокла - с учителями мудрости.
Описанное нами теперь различие ритуального воспроизведения Начала, или Архэ, о котором повествует Предание (= Миф), и театрального спектакля замечено Куртом. Он, согласно с нами, указывает на рефлексивный характер трагедии, когда пишет, что...
"...Трагедия Софокла опирается целиком на мифические представления. Среди прочих на те, согласно которым человек является ареной игры божественных сил...".
То есть, не миф разыгрывается на сцене, но - некие представления о человеке, основанные на мифе.
Ключевым, в данном контексте, является слово "представления".
Замечает Курт также этический характер названной рефлексии мифа, центром которой является для него вопрос ВИНЫ.
Он пишет о "вине", в связи с историей Эдипа:
"... и всякая вина в конечном счете имеет "объективную", а не "субъективную" причину".
Последнее утверждение, однако, принадлежит уже не рефлексии Софокла, а собственной рефлексии Курта Хюбнера.
Сам по себе набор слов "объективная причина вины" является оксюмороном, и обличает злостное заблуждение автора этих слов.
Разумеется, вина всегда и только субъективна и персональна! И эллины не заблуждались на этот счет.
Возвращаясь, в данной связи, к Эдипу, следует заметить, что вина - целиком на нём. И вина его есть НЕЧЕСТИЕ. Осуждению здесь подлежат его самовольные дерзкие попытки избежать Судьбы.
Как будто предсказания Оракула являются руководством к действию по выстраиванию своего будущего!
Но, люди хотят быть нравственно активными: сознательно по доброй воле избегать зла и творить добро. Как совместить это с почитанием богов?
Оракул здесь не помощник. Учителя мудрости, философы - тоже....
Вопрос этот очень волнует афинскую публику. Иначе трагедия Софокла не пережила бы тысячелетия истории!
В самом начале главы Курт косвенно говорит об известном нравственном кризисе эллинского мира: кризисе развития....
Он пишет:
"Работы Эсхила отражают ту напряженную ситуацию, в которую попал греческий миф на заключительной фазе развития...".
Рассказанная Софоклом история Эдипа как нельзя лучше демонстрирует суть этого кризиса.
По словам того же Хюбнера,...
"... с одной стороны, /... / это - представление об оракуле как выразителе воли бога; а с другой стороны, именно эти элементы мифа выступают в таком виде, что кажутся протестом и вызовом со стороны растущего человеческого самосознания. "Аполлон, Аполлон, это был он, друзья, причиной этого зла, зла и моего, моего страдания!" - восклицает Эдип".
Здесь Курт допускает ошибку. Оракул не является "выразителем воли бога", обращенной к разумной воле человека. В этом и проблема: у человека нет общения с богом на равных, как со старшим другом, отцом и учителем.
Нужен учитель, богоравный учитель, который научил бы добру без греха нечестия; истинному Добру.
И вскоре, - по меркам исторического времени, - эта нужда человеческая нашла свое удовлетворение. Кризис противоречия между Жизнью и Нравственностью разрешился!
Бог открылся людям не в лице Оракула, а в лице Учителя Добра. Мы говорим, в данном случае, о Христе Иисусе из Назарета.
Таким образом, Софокл, по нашему мнению, рисует Элладу беременной Христианством.
Этот ход мысли, однако, чужд Хюбнеру. Он, как человек Нового Времени, смотрит на Грецию как на родину Просвещения, которое восторжествовало в Новой Европе через Возрождение античности, или греко-римской культуры.
Читаем у него в этом разделе:
"Когда читаешь "Царя Эдипа", то /.../ можно полагать, что Софокл хотел лишь художественными средствами выразить зарождающееся просвещение и критику мифа...".
Справедливости ради нужно отметить, что Курт считает такое толкование "поверхностным". Он говорит, что "...Софоклу не свойственно вырывать (как бы в духе Просвещения) из контекста мифа морально действующего свободного человека".
И тем не менее, он настаивает на "связи мифических структур греческой трагедии с появлением человеческой индивидуальности".
Что понимать здесь под "индивидуальностью"? Как может появиться то, что всегда было и есть...? Правильнее, наверное, говорить о ЛИЦЕ и ЛИЧНОСТИ в соединении уже не с Родом (Гением), а с Гражданином, чья субъектность базируется на человеке как индивиде.
Это действительно новое явление, принадлежащее исключительно городской жизни. Новая свобода и новая ответственность, сопряженная с этой свободой....