Именно об этом говорит Кант в "Критике чистого разума", так что "quaestio juris" есть вопрос логической состоятельности априорных синтетических суждений, поставленный фигурально в форме: вправе ли мы судить о "реальности", опираясь только на разум; или, насколько оправданы наши суждения?
Говоря просто, Кант задается вопросом: возможно ли чисто теоретическое знание необходимостей и каузальных связей, не опирающееся на опыт? И, если "да", то каковы его границы? Всякое ли суждение, сформулированное в форме необходимости, моделирующей так называемые "законы Природы", является действительно логичным, отображающим объективные (в картезианском смысле) необходимости?
Возвращаясь к эпатирующему заголовку "рациональности мифического", мы понимаем, что отсылка к "чистому разуму" Канта означает здесь утверждение разумности (= логичности) мифа. И в этом утверждении Хюбнера содержится вызов новоевропейскому просвещенческому разуму, противопоставляющему себя мифу.
Курт пишет:
"Это вызов нашей эпохе, давно опирающейся на убеждение, что, строго говоря, рациональность стоит исключительно на стороне науки".
В то время как на стороне мифа находится всё "чисто субъективное и фантастическое".
Курт полагает, что выше ему уже удалось показать, что с мифом...
"... нельзя просто разделаться как с чем-то чисто субъективным и фантастическим; его следует принимать всерьез в значительно большей степени, чем изначально предполагалось".
И он задается риторическим вопросом:
"... разве не показывает вторая часть книги, что та система мышления и опыта, которая сама в себе составляет миф, вообще является рациональной?".
Мы думаем, что в предикате "система мышления и опыта" рациональность заложена априорно.
Таким образом, Хюбнер исходит из априорного синтетического суждения - миф есть система мышления и опыта. Но, исходя из кантианской критики чистого разума мы вовсе не обязаны доверять этому суждению, и Курт обязан поставить "quaestio juris" прежде всего по отношению к этому исходному суждению.
Но, оставим это на совести Хюбнера в качестве вопроса о его интеллектуальной честности и продолжим....
Как мы видим из заглавия пятнадцатой главы, Курт хочет предложить нам свою концепцию рациональности.
Он пишет:
"Сначала нужно выяснить более точное значение понятия "рациональность"...".
Как будто перед тем не было отсылки к Канту, который совершенно точно определяет рациональность синтетического суждения в форме необходимой связи между соединенными в суждении понятиями, так что одно из них оказывается следствием, или rationata.
Курту нужно размыть понятие рациональности, напустить гностического туману, чтобы проецировать в этот туман собственные миражи.
Поэтому он пишет:
"Теперь quaestio juris становится философским вопросом, ответ на который может быть найден лишь в арсенале философии, к примеру в теории науки и эпистемологии".
Мы думаем, что "quaestio juris" принадлежит Канту и теряет всякую определенность за пределами его "Критики...". Вынося "quaestio juris" за эти пределы, Курт обретает свободу рук. И, относясь к "рациональности", продолжает уже внутри этой свободы....
Он пишет:
"Интуитивно с рациональностью связаны представления о познаваемости, обосновываемости, последовательности, ясности и общеобязательной приемлемости".
И тут же признаёт, что...
"Конкретные формы выражения этих представлений многообразны".
Таким образом, мы вышли за рамки строгих определений и очутились в поле ИНТУИЦИИ (!).
В связи с этим приходится напомнить, что в практике свободы воли нам приходится выбирать источник волеопределения: либо рациональность, либо интуиция.... Или Хюбнер этого не знает?
Возвращаясь к его интуиции о рациональности (оксюморон!), мы видим, что она содержит еще один источник волеопределения имярека - "общеобязательную приемлемость". То есть, публичную зависимость лица, вынужденного и желающего считаться с мнением большинства своих сограждан, и пребывать с ними в консенсусе.
Наверное, такое устремление можно обосновать рационально. Но тогда оно не будет честным и обнаружит тем самым момент отчуждения имярека от общества.
Так что и в этом случае нужно выбирать между рациональностью и собственной гражданской идентичностью. Поэтому Хюбнерова интуиция рациональности оказывается в себе противоречивой.
Курт чувствует гетерогенность перечисленных им представлений о рациональности и отделяет "общеобязательную приемлемость" от "последовательности" и "обосновываемости" словом "однако" в следующей фразе:
"...очевидно, что указанные понятия являются предпосылками всякой рациональности. Рациональность понятий усматривается, ОДНАКО, в их ясности и общепонятности, что означает, что они понимаются всеми одинаково и потому могут употребляться одним и тем же образом".
Лукавство его в том, что он соединяет ясность не с понятностью, а с ОБЩЕпонятностью. Тем самым он отходит от рациональности в строгом смысле слова. Можем ли мы считать рациональным мнение толпы?
Во времена Галилея всем было совершенно ясно, что солнце вращается вокруг земли, что луна представляет собой идеальную сферу, и что тела разного веса падают с высоты на землю с разной скоростью.
Но было ли это всеобщее ясное понимание рациональным?
Наверное, да.... Ведь оно опиралось на видимые всеми наблюдаемые явления и трудовой опыт. Так что перечисленные общепринятые и общепонятные суждения были, согласно Канту, синтетическими апостериорными.
Но были ли они истинными?
Галилей сказал: НЕТ! И поплатился за это жизнью.
Теперь мы считаем суждения Галилея истинными и осуждаем Святую Инквизицию.
Но были ли его суждения ЛОГИЧНЫМИ? В том-то и дело, что НЕТ!!! С позиции разделяемого всеми "здравого смысла" суждения Галилея были совершенно АБСУРДНЫ! Они противоречили очевидному повседневному опыту. Галилея подняли на смех. Обыкновенные идиоты сочли его совершенным кретином.....
Итак, ошибочные представления, разделяемые всеми, были рациональны; а истинные, принадлежащие только одному - иррациональны.
В свете всего сказанного возникает догадка: а не воспринимает ли Хюбнер quaestio juris Канта напрямую? То есть, не как вопрос теории познания, а как вопрос публичного права? В том смысле, что априорное синтетическое суждение логично, если оно соответствует принятой в обществе логике.
И тогда, отнесясь к "мифическому мышлению" древних греков, Курт совершенно спокойно может говорить о "рациональности мифического", как то и заявлено им в заголовке.
Но, вернемся к тексту главы. Из этого текста мы видим, что Курт, сославшись на авторитет Канта, тем не менее, уходит из теории познания совсем в другую сферу - публичных коммуникаций. Если в теории познания истинному знанию противопоставляется ложное, то в теории общения ясности и общепонятности сообщений противопоставляется их темнота и запутанность.
Именно такое противопоставление и осуществляет Курт, говоря о рациональности в следующих словах:
"Рациональность понятий усматривается в их ясности и общепонятности.... Этому противостоят неясность, запутанность, возможность произвольного истолкования или неоднозначного употребления".