То, что мы верно истолковали здесь позицию Курта Хюбнера подтверждается определением, которое он дает описанной им рациональности. Он пишет:
"Поэтому я назову рациональность, которая основывается на ясности и общей приемлемости понятий и построенных из них суждений, семантической интерсубъективностью".
Слово "интерсубъективность" указывает на общение, или коммуникацию.
В то же время оно редуцирует заявленную было всеобщность в форме "общепонятности" от публичности к психологичности, поскольку Курт говорит не о лицах - тогда речь бы шла о межличном общении - а о СУБЪЕКТАХ (!).
И этим возвращает нас к теории познания, которой принадлежит понятие субъекта в паре с объектом.
Однако, это уже не декартова теория познания, поскольку субъекты здесь не только познают, но - сообщаются друг с другом. Соответственно и "объективность" модернизируется. Теперь "объективность" означает "интерсубъективность".
Эту модернизацию задолго до Хюбнера описал Казимир Малевич в своей статье "О субъективном и объективном в искусстве или вообще".
Он пишет, в частности:
"... под субъективным мы можем разуметь такие явления, которые восприняты субъектом, восприятие которого еще не усвоилось рядом с ним другим субъектом, и если допустить существование субъективного познания, то оно прежде всего может существовать только тогда, когда субъект не высказал своей точки зрения на явление; если же субъект решил высказать свое восприятие от явления другому, то уже его субъективное познание становится объектом для другого и с этого момента становится познаваемым и потому лишается субъективности".
"Отсюда можно сделать вывод, что объективным можно считать только те явления, которые всеми познаны одинаково".
То есть, объективно то, относительно чего существует коллективный консенсус.
Таким образом, получается, что, призвав нас понимать вопрос о рациональном обосновании мифа в смысле кантовского "quaestio juris", Курт на самом деле остается в рамках кантовского quaestio facti - вопроса о психологической возможности синтетических суждений a priopi. Он лишь расширяет этот вопрос, с учетом общественной природы человека, замечая, что рассмотрение психологической возможности суждения не может игнорировать общественную природу языка (знаков) и подтверждаемую общность имярека с себе подобными внутри мира, или социума.
И этим способом Курт подменяет кантовский "quaestio juris" его же "quaestio facti", лишь уточняя, что психология суждения есть непременно коллективная общественная психология, зависящая от публичных коммуникаций, в которые вовлечен субъект суждения самим фактом своего существования.
Такое расширение quaestio facti позволяет ему включить в него всю общественную жизнь и спокойно повесить на неё ярлык "рациональности".
Всего он насчитывает пять видов публичной рациональности, из которых нам достаточно привести здесь последний вид.
Курт пишет:
"И в-пятых, если некоторая деятельность руководствуется нормами, это будет также рассматриваться как рациональное обоснование. Хотя норма и является одновременно руководством к действию и в операциональном смысле часто не отличается от последнего, но тем не менее со словом "норма" обычно связаны определенные ценностные предпочтения. Примером этого служат моральные заповеди, законодательные принципы, обычаи и тому подобное, которые не укладываются в одну корзину с моделями вязки, кухонными рецептами и руководствами по эксплуатации механизмов. Для обоснования норм, если они претендуют на рациональность, также требуются понятность, ясность и общая приемлемость. Если они в наличии, то можно говорить о нормативной рациональности".
Как видим, ради возможности повесить на мир вывеску "Рациональное" Хюбнер производит редукцию общественности к проекции её на деятельность.
И, поскольку деятельность априори рациональна - иначе это не деятельность, а корчи - требование рациональности, или логичности, распространяется на идеальную сторону деятельности.
Ведь именно так, как идеальную сторону деятельности, представляет Курт Мораль и Право, когда рассматривает их как руководство к деятельности. И, если это "руководство" отвечает логике деятельности, то он называет это соответствие "нормативной рациональностью".
Его замечание о том, что нормы и законы "не укладываются в одну корзину с моделями вязки, кухонными рецептами и руководствами по эксплуатации механизмов", лишь подчеркивает их рядоположенность в рациональности самого Хюбнера.
Заимствование понятия рациональности у производящей деятельности, вроде вязания на спицах, здесь, скорее всего, не случайно. Оно должно служить обвинением новоевропейской рациональности в односторонности и зависимости от логики машин.
И это обвинение Курт произносит, говоря:
"Идея всеобъемлющей "рационализации" современного мира коренится прежде всего поэтому в сфере производства и свой столь заразительный и впечатляющий прообраз получает именно оттуда".
И, поскольку кроме производства существуют другие сферы человеческого быта, приведенная констатация должна намекать на возможность других видов "всеобъемлющей рационализации". В контексте данной главы это должна быть "мифическая рациональность".
Хюбнер тут же подтверждает верность нашей догадки. Он пишет следом:
"Я подчеркну еще раз, что перечисленные формы рациональности соответствуют лишь имеющимся интуитивным представлениям и что претензии на точные дефиниции в данном случае не могут быть выдвинуты'. Однако это те самые представления, в которых коренится большинство предрассудков в отношении мифа".
"... Мифу отказывают в последовательной логике и считают, что он погряз в противоречиях; и наконец, бытует убеждение, что миф в силу отсутствия операциональной рациональности не в состоянии противопоставить техническому прогрессу ничего равноценного".
На этом Курт завершает обзор своих интуиций касательно рациональности, заявляя:
"Этими интуитивными соображениями мы и ограничимся...".
"Дальнейшее изложение будет состоять в строгой проверке того, как обстоит дело с подобной рациональностью в науке и мифе".
Иными словами, с мифа будет сдергиваться ярлык иррациональности, и науку будут лишать ордена рациональности.
ГЛАВА XVI
Рациональность как эмпирическая интерсубъективность в науке
Введение
Предположим, - говорит Хюбнер, - "высказывание основывается на интерсубъективно доказываемых эмпирических фактах...".
Так, своими словами, он представляет нам апостериорное синтетическое суждение.
Что здесь нового по отношению к Канту?
Суждение, которое я формирую на основе опыта, есть мой личный субъективный акт познания. Этот акт непременно общественный, уже в силу того, что он гуманистический - возможен только в обществе. Общественный по сути, но пока не публичный!
Когда Галилей с помощью изобретенного им телескопа понял, что Луна подобна Земле, он совершил акт познания, результатом которого В ЕГО МЫШЛЕНИИ явилось соответствующее синтетическое суждение.
Публичным это суждение стало, когда он высказал его публично.
Курт не случайно говорит не о суждении, а о "высказывании". Апостериорное синтетическое суждение как мой личный акт познания не нуждается в "интерсубъективном доказывании". Не то публичное высказывание. Оно, чтобы стать общественно значимым, как раз нуждается в "интерсубъективном доказывании". Так что имярек (тот же Галилей) сообщает согражданам не только свое синтетическое суждение, но и те опытные факты, на основе которых оно было сформировано. То есть, достоянием публике делается не только само суждение, но весь процесс познания, приведший к нему.