В конечном итоге Курт признает, что в отрыве от производящей практики, доверие к основным положениям науки как к мировоззренческим установкам есть вопрос нравственный, или вопрос веры. Употребленное им в следующем пассаже слово "оценочный" однозначно отсылает нас к Этике.
Курт пишет в завершении данного раздела:
"Вообще я называю такие решения о принятии или опровержении научных общих положений и теорий, будь они статистическими или нет, оценочными постулатами".
И мы переходим к третьему разделу читаемой ныне главы.
3. Онтологические постулаты, необходимые для эмпирических научных положений.
Курт начинает этот раздел с очерчивания идентификационных границ науки в публичных коммуникациях.
Ясно, что не всякое знание научно, и не всё, что разумно, обязательно принадлежит науке. Кант, ведь, показал, что "чистый разум" не научен, поскольку не в состоянии образовать логически необходимое синтетическое суждение.
Следовательно, НЕОБХОДИМОСТЬ существенна для науки. Но, почему...?!
Да, просто потому что представление разума не содержащее в себе необходимой связи понятий не может служить моделью для создания МЕХАНИЗМА, - ибо последний строится на жестких каузальных связях.
Иными словами, НАУЧНЫ те представления разума, которые воплощаются в ТЕХНИКЕ.
Курт не говорит этого прямо, как делаем мы, но, фактически, говорит то же самое. Публичное требование к научной рациональности "быть технологичной", он выражает в неопределенной форме соответствия неким нормам.
И пишет:
"Предложение признается научным лишь тогда, когда оно выполняет определенные нормы".
Остается спросить, какие же это "нормы"? Должно ли научное предложение, например, не противоречить Конституции США?
Ниже Курт косвенно определяет названные "нормы" как именно технологические. Как то явствует из его описания:
"Физические предложения, в которых, например, речь идет о целях, исторические нормы, которые принимаются как божественное воздействие, базисные предложения, которыми физические предметы обозначаются как нечто идеальное или не включаются в пространственно-временной континуум, нельзя рассматривать как принадлежащие науке".
Таким "отрицательным" способом Курт очерчивает виртуальную область неких самых общих положений, называемых им "аксиомами".
Он пишет:
"Эти аксиомы определяют общий способ, каким в науке рассматривается действительность".
Мы не станем сейчас придираться к этому совершенно некорректному предложению, вызывающему много вопросов, и лишь заметим, что названные "Аксиомы" сами не относятся к разряду научных теорий, и, будучи высказаны, не образуют "научных предложений". Потому Курт и не высказывает их, а определяет через отрицание: "не это, и не это...".
Подлинно научные предложения получаются, по мнению Хюбнера, как, якобы, конкретизация этих "аксиом":
"Таким образом, например, утверждение о том, что пространственно-временной континуум описывается Евклидовой геометрией, есть не что иное, как подобная конкретизация".
Возможно.... Однако, важно в данной связи ясно заявить, что "конкретизация" здесь не является ЛОГИЧЕСКОЙ ОПЕРАЦИЕЙ, с помощью которой в геометрии из аксиом выводится теорема.
Не случайно, ведь, Курт не предъявляет "аксиом", из которых он логически получает утверждение о геометрии Евклида.
Их просто не существует!
На самом деле, Курт ведет речь о философской позиции и соответствующем миросозерцании. И то и другое принадлежат сфере Этики, и должны быть - по методике самого Хюбнера - чётко отделены от науки.
Так что Курт здесь лукавит и, - ради системности своего изложения, - идёт недозволенным обратным путем: от яйца к курице; и представляет философские высказывания как, якобы, аксиомы, из которых логически получаются (конкретизация!) научные высказывания.
Он пишет:
"Теперь мы можем эти онтологические основы наук (см. гл. IV) понять как аксиомы групп теорий, обладающие высокой степенью общности".
Можем, конечно..., было бы желание! Но, боюсь, что подобной профанацией, мы введем себя в заблуждение. Думается, что связь между общефилософским расположением лица и его научным творчеством много более сложна, чем стремится представить Хюбнер, и едва ли может быть описана словом "конкретизация".
В общегуманистическом плане мы назвали бы эту попытку Хюбнера РОБОТИЗАЦИЕЙ человека.
И, тем не менее, невозможно отрицать связь успешной научной деятельности с общим мировоззрением ученого. Именно на эту связь, видимо, и указывает Хюбнер. Однако природа этой связи остается им нераскрытой.
Его "конкретизация самых общих основ" больше напоминает законодательную практику, когда общие положения Основного Закона (КОНСТИТУЦИИ) конкретизируются в Законодательстве в виде законов, норм, правил, etc.
И такая конкретизация невозможна как чисто рациональная деятельность. Законодатель, как и Судья, решает задачу при помощи ЧУВСТВА СПРАВЕДЛИВОСТИ. |В этом пункте, может быть, уместно вспомнить книгу Роберта Фрэнка "Страсти в нашем рацио" (PASSIONS WITHIN REASON), в которой рассматривается вклад чувств в рациональное поведение человека|.
В свою очередь, чувство справедливости - как и правовая интуиция - могут трактоваться как откровение Судов Божьих.
Так что, законодательная и судебная "конкретизация" самых общих законов не может быть отнесена к научной деятельности, по определению самого Хюбнера.
Чтобы остаться в границах своей логемы Хюбнер вынужден на место науки подставлять схоластику. И это приводит его к откровенной галиматье.
Он пишет:
"Хотя на этом основании как раз с помощью схемы объяснения теории эмпирически проверяются как частные случаи этих аксиом, но сами эти аксиомы при этом всегда полагаются a priori".
Мы уже указывали выше, что научные теории эмпирически проверяются в технологической практике, а "с помощью схемы объяснения" проверяются частные высказывания в схоластическом диспуте.
Однако, Хюбнеру очень нравится собственное неокантианство, и потому главная ценность всех цитированных рассуждений это "a priori".
Последнее представляется ему "золотым ключиком" от волшебного города, выступающего альтернативой новоевропейской цивилизации.
А именно, раз научные высказывания априорны, значит они лишь условно достоверны. На основании других "априорных аксиом" могут быть получены другие условно достоверные высказывания, и они (главное!) будут столь же "научны".
Курт пишет:
"Если же когда-нибудь /.../ снова были бы выдвинуты a priori уже иные онтологические аксиомы, они /.../ стали бы чем-то вроде нового "жесткого ядра" научной самоочевидности".
"Поэтому я называю эти априорные предпосылки онтологическими постулатами".
Ясно, что об "онтологических постулатах" можно вести речь только в рамках философии, которая может стать предметом изучения со стороны ученых, но сама к науке не относится. Потому в науке как таковой нет "онтологических постулатов", хотя в ментальности практикующего ученого такие "постулаты", наверное, можно было бы обнаружить. Но для этого пришлось бы двигаться обратно - от практике к теории. И тогда такое, например, не чуждое естествоиспытателю высказывание как "мир материален", явилось бы не конкретизацией неких неведомых аксиом, а, напротив, ОБОБЩЕНИЕМ технического опыта.