Выбрать главу

Согласно исповедуемой Хюбнером либерально-рыночной гносеологии, в центре которой стоит независимый разумный индивидуум, а общественность существует лишь в виде внешних исторических условий, ...

"... в рамках мифических граничных условий - по словам Курта - имели место процессы развития, в которых под влиянием нового опыта происходило изменение некоторых исторически обусловленных особенностей основоположений мифического опыта".

И тогда спрашивается, чем еще могут быть "исторически обусловленные особенности основоположений опыта", кроме как господствующей в данную историческую эпоху политической идеологией, сменяемой в результате политических переворотов, революций?

Именно этот шаблон "западного" либерального мышления мы и находим у Хюбнера, который пишет далее:

"... Восставшая тирания опиралась в своей борьбе против аристократии на демос. Для этого она нуждалась, если хотела властвовать длительное время, в глубоком обосновании своих принципов. Это обоснование согласно существовавшему положению дел можно было искать только в мифе. Для этого был использован хтонический миф, остающийся господствующим в демосе. Это был миф культа Матери Земли, культа смерти и Диониса. Примененное к особым условиям тирании, все это переплавилось в новый культ героев, который выразился в трагических песнях, танцах и дифирамбах".

Итак миф - это господствующая на данный исторический период политическая идеология.

Браво!

Эту "историческую обусловленность" публичных коммуникаций Хюбнер рассматриваетв следующем разделе...

6. Историческая обусловленность эмпирической интерсубъективности в мифе

Он пишет:

"Интерсубъективность как в сфере мифа, так и в науке опирается /.../ на признание интерсубъективности предпосылок, необходимых для мифического опыта. Как и в науке, интерсубъективность этих предпосылок достигается путем выведения их из других предпосылок, которые при определенном историческом положении признаются, хотя и ограниченно, интерсубъективными. Но и их признание также обладает лишь исторической рациональностью".

Не взирая на это принципиальное тождество античная публика и, соответственно, публичность отличается от новоевропейской. Ведь они не прошли через буржуазную революцию, освободившую индивидуума от патерналистского общества для безудержной рыночной эксплуатации!

И поэтому "свободный" европейский разумник не обязательно зависит от исторически обусловленных предпосылок публичного сознания: то есть, парижанин может быть свободен от господствующей политической идеологии, в отличие от афинянина.

Эту "мудрость" Курт высказывает следующим образом:

"Различие же между мифом и наукой при таком рассмотрении заключается в том, что наука ввиду историчности необходимых для опыта предпосылок должна рассматривать их как исторически случайные и отказаться от идеи познания абсолютной истины, так как действительность для нее оказывается истолкованной через субъективность, в то время как для мифа историческое - это историчность самих нуминозных существ, и познание сводится к их эпифании".

Благословенно то познание, которое сведено к явлению божества! Вообще-то в религии это называется ОТКРОВЕНИЕМ, и к рациональному познанию не имеет никакого отношения.

Разумеется, в религиозном обществе, так же как в индустриальном, существует рациональное говорение, построенное по принципу "потому что..." и основанное на рефлексиях Мифа. У нас оно зовется суеверием.

И подобную вот "мифическую" рациональность Курт Хюбнер приравнивает к науке, заявляя, что...:

"Чистый опыт в мифе столь же обоснован, сколь и в науке. Он опирается только на отношение "если - то", никоим образом не нуждающееся в особых предпосылках".

Отчет о таком "чистом опыте", вчера услышал от соседа, который признался мне, что вопреки "бабушкиной заповеди" посмотрелся в треснувшее зеркало, и поэтому целых три часа не мог завести свой автомобиль".

Что же до "нечистого опыта", то Курт задается вопросом:

"...превосходит ли наука миф, так как она может считаться лучше обоснованной эмпирически, другими словами, является ли она более убедительной с точки зрения эмпирической интерсубъективности и потому обладает более необходимой рациональностью?"

Разумеется, мы не готовы отвечать на подобные вопросы. И у нас, в связи с этим, возникает свой вопрос: что побуждает Хюбнера критиковать расхожее мнение просвещенной публики об "истинности" науки и "ложности" мифа?

Скорее всего, он является вольным выразителем культурно-политического "тренда", набирающего силу в современном индустриальном обществе потребления.

Яркой иллюстрацией этого тренда может служить эпизод телевизионной передачи "Умницы и Умники", когда ведущий, спрашивает юного участника по имени Миша, чувствует ли тот помощь Архангела Михаила в интеллектуальной игре знатоков?

Нынче люди науки и видные политики, все являются православными верующими, или, по крайней мере, числят себя таковыми.

В этом культурно-политическом русле движется и ученая ладья Курта Хюбнера. Читая его, мы как бы слышим оправдание религии из уст просвещенного атеиста.

Курт заканчивает эту главу словами:

"Превосходство науки над мифом, таким образом, вопреки представлениям большинства, лишь фактически-историческое явление и не выражается в более необходимой рациональности или большей истинности науки".

Иная похвала хуже воровства - вот что приходит на ум в ответ.

Думается, Миф и Наука просто не подлежат сравнению. Они суть разные институты, и жизнь современного мира демонстрирует, что эти две "жидкости" пребывают в одном сосуде, не смешиваясь друг с другом.

Священники заканчивают университеты, а ученые посещают богослужения. Ни Церковь, ни Наука не терпят от этого ущерба.

По моему, этим всё сказано.

И есть желание закончить на этом. Однако, следующая глава книги бросает новый вызов, мимо которого невозможно пройти....

ГЛАВА XVIII

Рациональность как семантическая интерсубъективность в науке и мифе

1. Наука

Читаем:

"Семантическая интерсубъективность означает, что слово или предложение всеми понимается одинаково".

ЛОЖЬ! И кто такие эти "все"?

Приблизительная идентичность понимания логем устанавливается только в процессе общения между лицами, пребывающими в общении и желающими сделать это общение устойчивым и организованным: в пределе - публично оформить, или институциализировать.

Хюбнер либо подразумевает наличие указанной общности как предпосылки взаимопонимания, либо строит очередной воздушный замок.

Во всяком случае, его - как видно - занимает попытка мысленной роботизации языкового общения.

Предполагая, что мы не располагаем такой научной моделью, он хочет предложить нам свою, и с этой целью задается риторическим вопросом относительно взаимопонимания, который звучит якобы недоуменно:

"Как же это возможно?"

На наш взгляд, очень странное недоумение. Для нас более важен вопрос обратный: как возможно непонимание при условии общности и общения.

Но в том-то и вся загвоздка.

Робото-подобная модель человека не предусматривает общение, в ходе которого устанавливается понимание. Человек теории познания - исключительный индивидуалист, единолично владеющий своими чувствами и своим разумом. Он познает мир с помощью чувств, разводясь умом, и откладывает результаты познания в знаковой памяти.