Однако поход за морской водой в корне менял дело. Речь уже шла не о титуле - речь шла о реальном бессмертии, если, конечно, верить трудам древних… Даже ко всему привыкший Тамзаа испытал потрясение, когда Улькар объяснил, зачем ему понадобился разбойник Шарлах. Тем же вечером в состоянии, близком к панике, сановник приказал Ирве найти и собрать у себя в доме всех ученых, кому посчастливилось пережить мятеж. Ученых собрали, и досточтимый Тамзаа потребовал от них истины. Истин, к его удивлению, оказалось несколько. Особенно поразил досточтимого некий мудрец, подозрительно смахивающий на нищего. Он объяснил, что море есть антитеза пустыни, возникающая в человеческом воображении под влиянием солнечных лучей и, следовательно, отношения к бессмертию не имеющая.
Отпустив этих оборванцев, сановник долгое время пребывал в задумчивости. Суждение нищего мудреца ему понравилось, но было ли оно истинным, досточтимый не знал. Все, конечно, могла решить случайная смерть Шарлаха во время облавы на него, но, поколебавшись, досточтимый решил оставить пока разбойника в живых и несколько усложнить интригу.
И, как выяснилось, зря…
Глава 13
СОБРАТ ПО РЕМЕСЛУ
Приход в Турклу разбойничьего каравана переполоха не вызвал - пестрое население этого странного оазиса и не такое видывало. Громкое имя главаря также никого особо не поразило. Как выяснилось, о Шарлахе здесь слышали краем уха, поскольку награбленное добро он сбывал исключительно в Пьяной тени и столь далеко на юг не забирался ни разу по причине утлости своих корабликов. Было даже слегка обидно, что грозный разбойник, от одного имени которого вот уже второй год трепетала вся Пальмовая Дорога, считается здесь вполне заурядной личностью.
Хотя, с другой стороны, разбой в Харве никогда не достигал такого размаха, как, скажем, в юго-восточных провинциях Кимира, где наглость пустынных стервятников однажды дошла до того, что они осадили Алийбу (в ту пору главный город государства), угрожая штурмом и требуя баснословного выкупа. И хотя разбойничьи орды были тогда рассеяны своевременно подошедшими войсками, Орейя Третий счел за благо перенести столицу в более безопасное место.
Укрепившись в новой цитадели, сей воинственный государь вознамерился окончательно искоренить разбой, однако был застигнут в разгаре сборов внезапной смертью, а бездарный его преемник Орейя Четвертый… Ну да история смуты и отделения Харвы достаточно известна.
Прорвавшийся по трупам к обломкам трона полководец Гортка, одно время, кстати, тоже числившийся в разбойниках, решил продолжить дело Орейи Третьего. Его стараниями Кимир каким-то чудом уберегся от окончательного развала, а бесчисленные шайки грабителей быстро ощутили, что рука у нового государя весьма твердая. Несколькими решительными рейдами, невольно заставляющими вспомнить сомнительное прошлое полководца, Гортка Первый разорил такие старинные разбойничьи гнезда, как Алияни и Порт-Ганеб, однако оазис Туркла, неожиданно оказавшийся на границе двух держав, избег общей участи, вовремя попросив покровительства Харвы.
Прекрасно понимая, что из-за отдаленности и труднодоступности управлять Турклой невозможно, Улькар, в ту пору еще не объявивший себя богом, все же принял этот оазис под высокую руку - исключительно с целью еще раз навредить западному соседу.
Пожалуй, Туркла была единственной тенью в пустынях, немало выигравшей от раскола великой державы. Торговля между Харвой и Кимиром фактически прервалась. После того как безумный Улькар запретил вывозить в Кимир что-либо ценное, пограничные караваны Харвы стали для купцов куда опаснее, чем сами разбойники. Остановив торговую каторгу, стражи порубежья объявляли контрабандой все, что им вздумается. Когда же лун пять назад было объявлено, что купцы имеют право следовать из Кимира в Харву и обратно лишь через перечисленные в указе тени, пустыни и впрямь стали пустынями. Оставалась одна отдушина на юге, один-единственный порт, куда на законных основаниях могли заходить корабли обеих держав, - Туркла.
Заурядное разбойничье гнездо преобразилось. Три огромных базара затихали только с наступлением полной темноты. Здесь торговали всем. Отсюда гнали шелк в Кимир и крашеное стекло в Харву. Сюда стекались двумя мощными потоками золотые кругляшки с профилями Орейутов, Улькара и Гортки Первого. В обоих портах, где раньше ютилась пара-тройка утлых разбойничьих суденышек, теперь негде было приткнуть каторгу. За каждое место приходилось выкладывать целое состояние.
И что самое забавное: разбойничья Туркла уже всерьез начинала бороться с разбоем. Грабежи вредили торговле, и вот прославленные главари шаек, польстясь на неслыханное доселе вознаграждение, сами нанимались охранять богатые караваны.
По традиции Туркла управлялась двумя погонщиками, сменяемыми каждые два года. Пара корявых, оправленных в золото посохов, когда-то принадлежавших, если верить легенде, двум погонщикам верблюда по имени Зибра, вручалась самым уважаемым жителям оазиса, то есть наиболее удачливым скупщикам краденого или содержателям крупных притонов и веселых домов.
Промыслов в Туркле не водилось - все, включая тес и камень для построек, ввозилось со стороны. Тем не менее городок производил если не чарующее, то, во всяком случае, ошеломляющее впечатление. Узорно вымощенные улицы соседствовали с глинобитными заборами, а роскошные ткани дорогих халатов - с выжженными добела отрепьями. Архитектура поражала буйным смешением стилей: строгие линии Харвы сплошь и рядом внезапно взрывались вычурными изысками Кимира. Впрочем, довольно скоро Ар-Шарлахи поймал себя на том, что находит в этом определенную прелесть. Особенно умилил его храм Четырех Верблюдов - точная копия ныне разрушенного храма в Харве, но только до смешного маленький. Подпрыгнув, Ар-Шарлахи, пожалуй, смог бы коснуться кончиками пальцев позеленевшего копыта одного из верблюдов, украшающих углы розового кубического здания. Бронзовые звери, презрев свой малый рост, гордо выпячивали покрытые броней шеи и задирали увенчанные страшным рогом головы - все четверо: Авр, Зибра, Ганеб и Ай-Агвар.
Собственно, в город Ар-Шарлахи выбрался только на третий день. Проснувшись утром в каюте досточтимого Хаилзы с тяжелой головой и приняв первую чашку вина, он подумал, морщась, что надо бы наконец прекратить пьянство и всерьез заняться собственной судьбой. Где-то поблизости за переборкой обиженно бубнили басы и опасно срывался хрипловатый высокий голос Алият.