— Какое же? — кокетливо спросила Юля.
— В миллиарды тонн! Можно точно рассчитать. По сопромату.
— По споромату? — Юля залилась звонким разливистым смехом, запрокинула голову. В этот вечер ей явно не хотелось говорить на такие серьезные темы. — Значит, Антоша, ты твердо в Военмех решил?.. И весь споромат уже выучил?
— Да, решил. Не споромат, а сопромат. Наука о сопротивлении материалов. Я еще не выучил, но…
— И кем ты после окончания будешь? — Юля явно подкалывала Антона, но он отвечал на полном серьезе. Ответственно. Он ко всему привык относиться ответственно.
— Инженером. Космические исследования.
— Космос сейчас не очень… В смысле престижа, — не унималась Юля.
— Не знаю про престиж, — не сдавался Антон. — Мне нравится.
— А я? — спросила Юля после небольшой паузы.
— Что «я»? — стушевался Антон.
— Нравлюсь?..
— Ты — тоже! — выпалил Антон. — Я давно хотел сказать… сегодня…
И снова замолчал, разглядывая свои руки.
— Говори! — улыбнулась Юля.
В белом платье с тонкой бирюзовой ленточкой на шее, в бирюзовых сережках, с едва-едва, самую малость, подведенными ресницами и подкрашенными губами, на фоне массивного здания биржи и неба, полного воздушных шаров, она выглядела удивительно красивой. И очень взрослой. Настоящей женщиной. У Антона ком в горле застрял. Он не мог вымолвить ни слова.
— Ну же! — Юля требовательно нахмурилась.
— Я… Да. Ты ведь сама понимаешь…
Антону стало жарко. Он почувствовал, что краснеет.
— Хороший ты, Антон, парень, умный… — уже совсем другим тоном сказала Юля Виригина.
В этот момент на палубе с подносом в руках появился Валера. Первый красавец класса, единственный из парней в белом пиджаке. На подносе искрились фужеры с шампанским. Пузырьки в них щелкали быстро-быстро…
— Предлагаю выпить за наш непотопляемый одиннадцатый «б»! Налетай, торопись, пока пузырьки булькают!
Танцующие пары сбились с ритма, все потянулись к подносу.
— Хороший ты парень, Антон, — тихо сказала Юля. — Но совсем…
Она замолчала, подыскивая слово. Антон напрягся, опасаясь, что прозвучит что-нибудь очень обидное.
— …не рыцарь! — произнесла Юля.
Вскочила и, придерживая подол, побежала к Валере с задорным возгласом:
— Валера, а где мои пузырьки?..
Рогов смотрел в открытое окно. Воздух — закачаешься. К вечеру зной спал, осталось одно ласковое тепло.
По Суворовскому гуляли нарядные девчонки.
Сзади них шествовали парни-одноклассники с бутылками пива. «„Балтика", — подумал Рогов. — А у этого вообще „Тинькофф" платиновый, етишкин кот!»
— Народу мно-ого-о. Задеть бо-оялся, — тянул Малышев. Губошлепа пытались разговорить Виригин с Любимовым.
— Хорошо, задеть боялся! — возмущался Любимов. — А почему не побежал за ним?..
— Да я побежал и то-гоо…
— Чего «того»? — еле сдерживался Жора.
— Зацепи-и-ился, — ответил за Малышева Рогов.
— Зацепился, — повторил Малышев. — И того…
— Чего «того»?!
— Растя-янулся-я… — продолжал дразниться Рогов.
— Растянулся, — подтвердил Малышев. Любимов угрожающе зарычал.
— Погоди! — остановил его Виригин и обратился к Малышеву. — Ты из какой деревни?
— Из Сосновки, товарищ майор, — неожиданно четко отрапортовал сержант. Очевидно, на этот вопрос ему приходится отвечать часто.
— Из Сосновки, говоришь… — Виригин обратился к сослуживцам. — Помните, маньяк-то этот, Рабинович, который старушкам груди отрезал, — тоже был из Сосновки. Земляк, значит…
— Да не, Макс, — возразил Рогов. — Ты забыл, мы «пробивали» тогда — в России полторы тыщи Сосновок. Тот был из Биробиджанской области.
— Понятно, — Виригин снова повернулся к сержанту. — А ты из какой?
— Под Псковом…
— В органах-то давно?
— Второй год, после армии, — Малышев опять стал отвечать как-то заторможено.
— А служил где?
— На Се-евере. Во внутренних войсках.
— Значит, не салага. Тогда объясни, откуда у него «ствол» взялся?
— Не знаю.
— Как это — «не знаю»?! — эмоционально переспросил Жора.
— Кто-то передал, — предположил Малышев после короткого раздумья.
— Догадливый! И кто же?! Не ты, случайно?!
— Точно не я. Может, в «Креста-ах». Или адвокат.
— А вы тогда на хрена?! — Любимов ударил ладонью по столу.
Рогов едва успел подхватить полетевшую на пол чайную чашку.
Малышев пошевелил губами, но ничего не сказал.
— Чего замолк?! — наседал Любимов.