Тамара Воронина
БЛАГИЕ НАМЕРЕНИЯ
Торжественность момента испортил Милл. Все смотрели вниз, на огромное дымное облако, колышущееся внизу, насколько хватало глаз. Зрелище, пожалуй, было не столько величественное, сколько тягостное и даже немного пугающее. Впечатлительная Эриш замерла у самого края обрыва и то ли любовалась этим гнетущим великолепием, то ли попросту старалась разглядеть хоть что-то. Туман казался живым. В нем что-то шевелилось, он менял цвет, порой в глубине что-то вспыхивало, и тогда по переменчивой поверхности пробегали искры. Даже грубиян Гратт помалкивал, даже циник Риттер. Сеглер выждал паузу и только собрался известить команду и ближайшей цели, как Милл звучно чихнул, охнул, потер и без того красные глаза и сообщил:
– Какое большое корыто с грязной пеной…
Ну и как тут можно сохранить важность? Эриш фыркнула, вздрогнул Дарби, отводя наконец глаза он заполненной туманом бесконечности, повернул голову Риттер, Тимаш скорчил рожу. Гратт довершил эффект, обругав по матери самого Милла и всех его ближайших родственников. Тот в ответ только носом шмыгнул, снова чихнул и опасливо покосился – но не на Гратта, а назад и вверх, на уходящие в небо вершины Строгомского хребта. Боялся еще одной лавины. Третьего дня он расчихался, и мимо прогрохотала огромная масса снега, а путников едва не зашибло кувыркавшаяся в этой массе сосна. Они с одинаковым ужасом следили за лавиной, вжимаясь в ледяную скалу под узким козырьком. И как только Гратт не пришиб Милла сразу?
– Нам туда, – сказал Сеглер, – как раз в это корыто.
– Я не прочь, если водичка теплая, – хихикнул Милл. – А чего так? Это ведь, если правильно понимаю, Даарвелеш?
Его осведомленность порой поражала. Сеглер кивнул, стараясь скрыть недовольство. Сейчас начнутся расспросы.
– А что это? – немедленно поинтересовалась Эриш. – Ты так говоришь, будто это что-то очень уж плохое.
– Долина туманов, – перевел Милл. – Та самая, про которую тебе мама в детстве страшные сказки рассказывала. Сеглер, неужто там тоже артефакты имеются?
Эриш тут же повернулась к Сеглеру. Вспомнилось, как в первую неделю путешествия она спросила, что же такое эти артефакты, которые надо собирать, и как незатейливо ответил ей Милл: вещи, сделанные так давно, что никто и не помнит, для какой цели и как ими пользоваться. На этом он остановился, но Сеглер руку бы прозакладывал, что, реши он продолжить, то сказал бы: «А раз не знают, для чего, то и считают магическими, хотя магии в них нет». И был бы прав.
– Там имеется один артефакт, который мы непременно должны достать, – согласился Сеглер. – Это будет нелегко.
Гратт мужественно сдвинул брови, а Риттер приподнял одну: а раньше было легко? Говорить, что раньше действительно было легко, Сеглер не стал. Они никак не трусы, даже Милл, но никак и не безрассудные герои, готовые сунуть голову в петлю. Они рациональны и практичны. Ничего. В одиночку отсюда все равно никому не выбраться.
– Слышал я о Долине туманов, – буркнул Гратт, – приятель сказывал… и ничего хорошего.
– Главное – слышал, – хихикнул Милл, – а значит, из нее все же возвращаются.
Умел он найти нужные слова. Или украсть их у кого-то другого. Ведь именно об этом хотел сказать Сеглер. Пришлось развивать мысль.
– Возвращаются, – подтвердил он, – ее можно пройти из конца в конец. Непросто, опасно, но возможно.
– Уровень риска выше, а как насчет…
Риттер не закончил, но выразительно потер пальцы.
– Насчет этого хорошо. Мне нужен лишь этот артефакт. Все, что найдете, – ваше, а найти там можно весьма интересные предметы. Кроме того, наш наниматель просил передать, что тем, кто пройдет экспедицию до конца, помимо обещанного вознаграждения, достанется половина того, что причиталось погибшим. Пропорционально.
Новость вызвала некоторое оживление. Милл, возведя глаза к небу, пошевелил губами и уточнил:
– То есть еще примерно по три тысячи на брата?
Эту идею нанимателю и подсказывать не пришлось. Деммел не был жаден и считал обещанное вознаграждение уже потраченным, так что, в сущности, ничего не терял. Отставшим была выплачена некоторая сумма, погибшим, разумеется, ничего, кроме тех случаев, когда оговаривалась какая-то компенсация для семьи. И то больше пятнадцати тысяч остатка. Вот Деммел и решил подсластить трудности славным кусочком сахара.
Самому Миллу, кстати говоря, причиталось меньше, если следовать букве контракта, но Сеглер давно уравнял его с остальными. Условием для Милла значилось не быть обузой. Он и не был. Даже сейчас, когда его качало порывами ветра, а жаром несло на пять шагов, он держал себя так, будто совершенно здоров. Слабосильный с виду, он оказался выносливым.