У меня был бронзовый оттенок кожи, глаза миндалевидной формы и тёплого карего цвета. Мои ресницы были длинными от природы, но не густыми и пышными, поэтому казались не слишком заметными. Я была брюнеткой с длинными волосами до середины спины, с губами в форме бантика. Черты лица у меня были нежные, но не броские: нос пуговкой, слегка пухлые щёки, которые, казалось, увеличивались, когда я улыбалась или смеялась. Мне нравилось пользоваться румянами и яблочным бальзамом для губ. В общем, я была не из тех женщин, которые входят в комнату и привлекают всеобщее внимание. Я могла бы назвать себя тихоней, девушкой, которая предпочитает быть на заднем плане, вдали от всего и всех - одиночкой.
Моя тревожность часто брала верх, я боялась даже самых простых вещей, например, зайти в какую-нибудь комнату или попросить кетчуп для картошки фри. Мама не возражала, хотя раздражалась и спрашивала, как же я буду справляться, если мир заставит меня стать экстравертом. Я держалась особняком даже в университете. У меня была только одна лучшая подруга, и она была моей полной противоположностью.
Не то чтобы мне нравилось испытывать тревогу и быть антисоциальной, вряд ли это кому-то может нравиться. Это удушающе - приступы, страх, беспокойство, желание умереть, когда кто-то обращает на тебя внимание. Я ненавидела это, но я была такой, какая есть, и не хотела ничего менять. Мне было всё равно, мысль о том, что мне придётся приложить усилия, чтобы поменять себя, заставляла меня волноваться ещё больше.
Поэтому большую часть времени я проводила дома за просмотром телевизионных шоу с девушками-экстравертами, представляя, что они - это я. Однако мне нравилось читать книги о таких девушках, как я, которые внезапно оказывались с мужчинами, заставившими их почувствовать себя понятыми, любимыми, замеченными и отбросившими все их тревоги прочь. Я жила опосредованно через творения других людей - через песни, стихи и рассказы.
Моя лучшая подруга называла меня хамелеоном, потому что, несмотря на моё присутствие, люди не замечали меня, пока я сама этого не хотела. Это не круто, как многим кажется, но я предпочитала, чтобы всё оставалось именно так. Но временами мне действительно хотелось быть такой же открытой и общительной, как моя лучшая подруга, которая, казалось, парила в воздухе, прогуливаясь по кампусу, и без страха здоровалась с каждым человеком, мимо которого мы проходили. Она пыталась вытолкнуть меня из моей зоны комфорта, но мы были лучшими подругами более шести лет, и она знала, что в этом вопросе не стоит на меня давить.
Выйдя из душа и обернув тело полотенцем, я насвистывала песню Billie Eilish «True Blue». Я подошла к шкафу и достала синюю толстовку с капюшоном, которая была велика для моего роста в сто шестьдесят сантиметров и доходила до середины бедра. Я собрала волосы в пучок, не обращая внимания на растрепавшиеся пряди, надела очки в круглой оправе и пошла в спальню, ища свою домработницу, так как после горячего душа была голодна.
— Розалия? — позвала я, оглядывая комнату.
Спальня была пуста, поэтому я открыла дверь и начала искать её, размышляя, куда она могла подеваться.
Дойдя до ступенек лестницы, ведущей вниз, я начала сомневаться в своих намерениях. Поиск Розалии не мог быть важнее, чем неуважение к указанию моего отца никогда не ступать из своей спальни во время его покерной игры.
Я прикусила нижнюю губу и покачала головой, отвернувшись от лестницы и направляясь обратно в своё крыло дома. На полпути я остановилась и медленно повернулась к лестнице, любопытство брало верх. За все свои двадцать лет жизни я ни разу не встречала никого из мужчин, которых отец приглашает в наш дом, и даже не видела, как отец играет в покер. Я вспомнила армию чёрных машин на нашей подъездной дорожке и задумалась о том, что за друзья у моего отца. Я решила, что подглядывание никому не повредит. Кроме того, мне нужно найти Розалию, а её нет наверху.
— Я буду вести себя тихо, — прошептала я себе, начиная медленно спускаться босыми ногами по винтовой лестнице, стараясь ступать бесшумно, что на самом деле оказалось не таким сложным, как можно было подумать. Дойдя до последней ступеньки, я замедлила шаг, но голос в глубине души подсказывал мне, что ещё не поздно вернуться наверх и запереться в своей комнате.
Папа не зря сказал, что в это время здесь нельзя находиться.
Просто послушай, Нирвана.
Я колебалась всего секунду, отгоняя сомнения, ступила на первый этаж дома, и направилась в сторону покерного стола, который был в соседней от кухни комнате. Я шла вдоль стены, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что меня никто не видит.
Бабочки в моём животе превратились в слонов, а сердце заколотилось, когда я затаила дыхание, подойдя так близко, что могла слышать их голоса. Я стояла вровень со стеной и слышала, как папа смеётся своим грубым и шумным смехом.
— Это ещё десять тысяч долларов, — отметил он. — Думаю, это компенсирует те семьдесят тысяч, которые я проиграл в трёх других раундах, — услышала я его слова, в которых не было ни капли сожаления от того, что он потерял такую сумму денег.