Я не могла разобрать его слов, ощущая, что мои глаза закатываются от боли, будто ещё чуть-чуть и я снова потеряю сознание.
— Ты причинила мне боль, моя Нирвана… Ты сделала мне так больно, так сильно… что всё, что я мог сделать, это плакать. Впервые в жизни, за сколько, двадцать лет? Я плакал, потому что женщина - единственный человек, которому я когда-либо отдавал своё сердце, взяла его в свои изящные руки, выжала из него всё, бросила на землю и разбила на мелкие куски.
Его слова предназначались мне - это было признание, он впервые говорил со мной о своих чувствах. Признание, которое я хотела бы услышать - услышать, какую власть я имела над ним, услышать насколько сильную боль я смогла ему причинить. Может быть, это заставило бы меня почувствовать себя лучше, потому что, хотя я и не видела в нём человека, в тот момент он был ни кем иным, как человеком с разбитым сердцем. Человеком, который не хотел ничего, кроме любви.
— Ты наступила на него, — он снова поцеловал мои влажные от слёз губы, — пули не причинили боли, — поцелуй, — авария не причинила боли, — поцелуй, — операции не причинили боли, — поцелуй, — уколы не причиняли боли, — поцелуй, — выздоровление не причиняло боли. Болело… только моё сердце.
Он прижался лбом к моей щеке и внезапно опустился на колени рядом со мной.
— Ты разбила мне сердце, Нирвана, — признался он хриплым шёпотом, закрыв глаза и вдыхая мой запах, — ты сломала что-то, о чём я забыл. И теперь, больше всего на свете я хочу отплатить тебе тем же, мой мышонок, — он открыл глаза, — разбить твоё сердце, как ты разбила моё. Разбить его так сильно, что после этого ты не узнаешь себя в зеркале. Я сломаю тебя так сильно, что ты никому никогда не понадобишься, даже себе - только мне. Я буду хотеть только тебя. Я буду единственным, кто захочет тебя, и тогда я стану нужен тебе больше, чем ты мне. Тогда моё поклонение тебе станет единственным способом, с помощью которого ты сможешь жить, дышать, выживать - всё. Всё будет зависеть от меня, моя Нирвана.
Он вцепился пальцами в мой подбородок, пытаясь повернуть моё лицо в его сторону, но я была в таком отчаянии от боли, что у меня едва хватило бы сил сдвинуться с места хоть на миллметр. Я только кричала и плакала - моё тело билось в конвульсиях от этой невыносимой пытки.
— О, ты даже не слышишь слов, которые я говорю прямо сейчас. Всё, о чём ты можешь думать - боль, которую ты испытываешь. Ты не можешь двигаться, едва можешь дышать, не можешь слушать и не можешь говорить. Всё, что ты чувствуешь сейчас, это боль… — он глубоко вздохнул, — не волнуйся, я позабочусь о том, чтобы ты больше не чувствовала себя так. Мне нужно, чтобы ты осознавала, что я собираюсь сделать с каждым небезразличным тебе человеком, находящимся здесь. Мне нужно, чтобы видела всё это и чётко осознавала, когда я разобью тебе сердце.
Он выпрямился в полный рост, а затем взял мою руку и вытянул её, обнажая вены на сгибе локтя. Он вытащил длинный шприц и ввёл его в кожу. Мне было всё равно - я не могла ни на чём сконцентрироваться. И вдруг моё тело стало неметь. Это было почти так, как я себе представляла. Я чувствовала, как медленно распространялось онемение, мой разум стал немного затуманенным, но не до такой степени, что я не понимала, что происходит, но достаточно для того, что бы я перестала кричать. Слёзы продолжали течь по моему лицу, но мои губы больше не могли издать ни звука и я, наконец, почувствовала умиротворение.
Именно в этот момент я заметила Сальваторе. Он стоял надо мной, наблюдая и удерживая моё лицо в своих ладонях. Моё тело казалось слишком тяжёлым, словно по венам разлился свинец, поэтому я просто смотрела в его холодные глаза, гадая, чувствует ли он что-нибудь в данный момент.
Видимо нет.
Я приоткрыла было рот, но не смогла произнести ни звука. Мне нужна была вода, что угодно, чтобы увлажнить рот и горло.
— Посмотрите, кто у меня здесь, — Сальваторе отступил, открывая моему взору лежащую на полу Анну. Она, словно собака на поводке, была прикована к стене цепью. Она была обнажена, и её тело больше не было облеплено песком, словно её предварительно вымыли. Я увидела, что всё её тело было покрыто открытыми кровоточащими ранами, глубиной практически до самых костей.
Мой ребёнок, - вдруг подумала я. Мои глаза расширились от ужаса. Я хотела кричать, но мои губы отказывались поддаваться.
— Р…ре…р… — я изо всех сил пыталась пошевелить языком, который, казалось, настолько сильно распух, что я не смогла бы закончить предложение, даже если бы очень захотела.
Сальваторе не стал отвечать, просто обошёл кровать, и мои глаза следили за каждым его движением. Он подошёл к месту, где висели все остальные мои друзья.
— Кто хочет пойти первым? — спросил он, проходя между рядами тел, каждый из которых умолял и плакал.
Я уверена, что после того, как они стали свидетелями моего наказания, они задавались вопросом, что ждёт их, если он сделал что-то подобное с тем, о ком он якобы заботился. Помилует ли он их? Точно нет.
— Хочешь выбрать, дорогая? — спросил он меня, обернувшись в мою сторону. Он закатал рукава своей белой рубашки и расстегнул две верхние пуговицы.
Я не могла ответить, но даже если бы и могла - что бы я сказала? В этот момент мне просто хотелось, чтобы всё это закончилось. Я просто хотела, чтобы их, наконец, избавили от страданий. Я знала, что о милосердии не может быть и речи, и он не оставит в живых никого в этой комнате. Он хотел крови и мести. Он хотел преподать мне урок. Урок заключался в том, что как бы я ни старалась, я никогда не смогу уйти от него. Я была, и отныне всегда буду, принадлежать ему. Вот почему я просила Бога, чтобы он даровал им лёгкую и быструю смерть, такую, где им не пришлось бы терпеть слишком большое количество пыток. Пусть они просто умрут от страха или от пулевого ранения. Пусть всё, что им пришлось бы сделать, это продержаться всего несколько мгновений, прежде чем они попадут на небеса. Они все это заслужили, они заслужили попасть в рай.