Читатель поймет теперь, почему я с такой тревогой следил, поминает ли дьякон тех родственников, которые были внесены на чистые страницы такого хорошего, но и такого устрашающего поминанья.
III
Страшные для богачей порядки установили апостолы. Большевистские порядки покажутся пустяком по сравнению с ними. Многие богачи, многие спекулянты припрятали теперь большое количество золота и серебра и не особенно тревожатся, что Чрезвычайная Комиссия доберется до них. Нет у нее того чудесного нюха, какой был у главных должностных лиц первоначальной Церкви.
Апостолы действовали бесконечно быстрее и суровее, чем всякие всероссийские и местные чрезвычайные комиссии. Они требовали, чтобы всё: и дома, и одежда, и припасы, и деньги шло в «общий котел», для общего распределения и использования. А когда один спекулянт утаил кое-что для себя, апостолы, правда, не поставили его «к стенке», но всё же он был постигнут немедленной смертной казнью (см. «Деяния апостолов»). То ли гром небесный его разразил, то ла сердце разорвалось от раскаяния и стыда, то ли другое что приключилось, — во всяком случае он упал бездыханный, как только услыхал обвинение в спекуляции.
Самые свирепые большевики никогда не говорят о буржуазии так, как отзывался о богачах кроткий Иисус. Вспомните хотя бы притчу о богатом и о бедняке Лазаре. Богатый осужден на страшные муки просто за то, что он богат, бедного ожидает блаженство только за то, что он был на земле беден. Евангелия прямо говорят, что помещику и буржую так же не пробраться в царство небесное, как верблюду не пройти сквозь игольные уши. Это царство — не для них, а для бедноты.
Но все это существует в евангелиях и «Деяниях апостолов» единственно для самоуслаждения бедноты, только за тем, чтобы примирить ее с горькою долей, с тем «крестом», который заставляют ее нести богачи. А сами богатые могут посмеиваться над всеми этими ужасами, если даже они в них верят, а не делают просто вид, будто бы верят.
Во всякой благоустроенной церкви около одного из клиросов стоит низенький столик с натыканными в него большими и маленькими металлическими трубочками, в которые вставляются свечки. Это — так называемый «канун». Купить и поставить свечу на «канун», это значит принести жертву богу за избавление покойника от мук в адском огне.
На «кануне» есть буржуа, середняки и пролетарии. Буржуа, это — свечи толщиной с ручищу того купца, за которого они поставлены. А пролетарии, это — копеечные свечки, тонкие, как высохший палец заморенного и зеленого пролетарского ребенка. Такая свечка сгорает в какие-нибудь десять минут, —сгорает, пожалуй, раньше, чем бог успеет заметить ее мерцающий огонек, который совершенно тонет в ярком пламени толстых свечей.
Но и те, за кого поставят копеечную свечу, счастливы по сравнению с безродными бедняками. Кто вспомнит о них? К кому пойдут они из своего адского жительства, чтобы умолять о поминовении? Или к тому кулаку, который пустил их по миру? Он проснется, пойдет в церковь, купит за свое здравие рублевую просвиру, напишет свое имя на особой записочке, сам передаст её попу, — её то уж никак не пропустят, — отслужит заздравный молебен. Всё он сделает для себя, а для бедняка не ударит пальцем о палец. Нет, бедняку никак не отвертеться от адского пламени.
Но свечи, хотя бы и полупудовые, это все же мелочь. У богатого и его родственников, оставшихся в живых, есть более действительные средства для того, чтобы добраться до бога. Наследники, благодарные покойнику за оставленные им капиталы и за то, что наконец-то он помер, во многих церквах и монастырях заказывают «сорокоусты». Попы ежедневно наособицу поминают усопшего, а в девятый, двадцатый и сороковой дни служат по нём не только панихиды, но и «заказные» обедни. Они так пристают к богу с мольбами, чтобы он взял покойника в свои обители, так много звонят, поют и читают, что с ними ничего не поделаешь: и великого грешника приходится взять в рай, чтобы он не явился во сне своим родственникам и не заставил их вновь завести ту же музыку.