— Наш Мефодий хотел два арбуза в одной руке удержать.
Глубоко погрузиться со своей праздно-злой тоской и оскорбленным самолюбием в переживания помешал ему Андриян Толмачев, выхватил из драки в самом разгаре закипевшей унизительной лютости. Вызвал он Мефодия к себе и с ходу начал такие вскрышные работы в нем, что все нутро Мефодиево искрило и ныло.
Виноват, оказывается, издавна: легко брался срастить в один организм три самобытно прозябающих хозяйства и так же легко покорился, выпустив из рук начатое дело. К лицу ли такая податливость кореневому мужику? Теперь на холостом ходу излучает душевную энергию отравляющего свойства, облучая товарищей. Своевременно, в самой первичной душевной застойчивости не распахнулся перед друзьями не потому ли, что понавык мелькать на глазах, когда наша берет, а забуксовала — уполз на просеки. О воде молил чуть ли не кликушески, сердечно дискантил, как донаучной поры мужики. Скорохватист и прыток был, когда денег не давали, расчетливо взвешивал копейку, еще не зная, взойдет ли она рублем или солями, залегшими на опасной глубине, не забывшими морскую праматерь свою. И только стоит им почуять близкую влагу, полезут наверх неукротимо.
Теперь же, когда дали «добро» на рытье стокилометрового канала, не появилась ли у Кулаткина водобоязнь?
Андриян не трогал еще одного пласта в душе Мефодия не по незнанию, а из мужской брезгливости и ясного осознания бесполезности воспитывать мужика в таком возрасте, когда уж подбивают казанки.
Мефодий вскинул взгляд и будто обрезался об острое, костлявое лицо Андрияна.
— Ахмету нужна вода. — Мефодий опустил глаза отрешенно, с неосознанным кокетством обиженного. — Пусть он…
— А я-то по-стариковски думал — земле нужна вода. Что так? Али уж отбанился и горячий веник выбросил козе на заедку?
Андриян Толмачев помог по-мужицки здоровой жизнелюбивой натуре Мефодия прийти в себя и взять свое. Согласился Кулаткин возглавить трест Каналстроя. Побывав в обкоме, он заявился в райком, озадачив секретаря:
— Вот я и есть трест в единственном лице…
Заместителем взял верного старого друга Федора Токина. На курсы экскаваторщиков, шоферов, арматурщиков выискивали парней все в той же предел-ташлинской округе — из совхоза сманивать опасались, потому что областное руководство намеком упредило: будет Мефодий мешать Ахмету Тугану, несдобровать ему. «Вот и сбираем всяких, кто мало-мальски знаком с болтами, примусом», — думал Мефодий. Один только Афоня Ерзеев собственными усилиями вырвался из рук Ахмета. Даже Серегу не решался Мефодий перетянуть. Да он и не пошел бы — в совхозе корм личному скоту дают.
Техника шла гужом, горюнясь под открытым небом в ящиках и контейнерах. Поволокли с толмачевского завода трубы. И степь, насыщаясь железом, людьми неизвестных прежде специальностей, вроде как бы умнела на глазах, становилась утонченнее и нервнее.
Мефодий и сам захотел овладеть экскаватором.
Учил его Иван Сынков суховато, малоречиво, и от его чужого взгляда Мефодий маялся, как будто Иван был ему родным отцом и несправедливо гневался на него.
— Не хватайся за рычаги. Сначала пойми все узлы экскаватора.
Жалким чувствовал себя Мефодий перед его натянутым спокойствием.
— Подними ковш! Опусти. Плавно опускай!
Но Мефодий торопился, грохал ковшом о грунт.
— Не стукай. Земля гудит, птиц пугаешь.
Снова поднял стрелу, еще сильнее ударился ковш о глину.
— Полдвигателя чуть не отвалил. Все сызнова начинай. Научись смазывать, регулировать… бабий угодник…
«Хорош ты командовать… а ты вот с техникой поладь… Но что я думаю? Зачем? — Иван уже не мог не думать неприязненно об отчиме. — Мать умерла несчастной, Ольге поломал жизнь… печенег».
«Зачем он меня ругает? Люблю же я его», — думал Мефодий, с каждым днем все прочнее привязываясь к Ивану, восхищаясь его мрачноватой энергией.
Афоня Ерзеев хвалил Сынкова, улыбаясь, с намеком подмигивая:
— Ни в прорабском деле, ни в железке Ивана Васильевича не обманешь… Он хоть малость того, однако не этого.
Кулаткин вспыхнул:
— Я не обманщик.
— А-а, что нам потому что, если мы сами ничего подобного. А какого хрена ослеп на технику? Вроде не на все сто уговаривающий, а плетешься в хвосте. Что я, не вижу по твоей морде, что калган твой забит черт-те чем, только не делом?
Все курсанты помаленьку уже начали рыть, как оперившиеся петушки на мякинной куче, смелея день ото дня, а наиболее смекалистых и переимчивых допустили к трассе канала. Мефодий все еще копался в узлах машины.