В ноябре 1994 года Дамер сам был убит, насмерть забитый своим сокамерником ручкой от швабры. В телевизионных новостях в тот день по-: явились интервью со скорбящими родственниками] жертв Дамера, большинство из которых сказали, что! они сожалеют об убийстве Дамера только потому, что его жизнь оборвалась так рано. Его нужно было! заставить страдать, принуждая жить и размышлять над теми зверствами, которые он совершил.
Одна вещательная компания показала передачу, снятую за несколько недель до смерти Дамера. Журналист, бравший у него интервью, спросил его о том, как он мог совершить такие преступления, в которых его обвиняют. Дамер рассказал, что в то время он не верил в Бога и не считал себя ни перед кем ответственным. Он начал с маленьких преступлений, экспериментируя с небольшими жестокостями, заходя все дальше и дальше. Ничто не останавливало его.
Потом Дамер сказал о своем недавнем религиозном обращении. Он принял крещение в тюремной лохани и все свое время проводил за чтением религиозных книг, которыми снабдила его местная церковь Служения Христа. Камера перескочила на тюремного капеллана, который подтвердил, что Дамер действительно раскаялся и теперь был одним из его наиболее стойких верующих.
Дискуссия в моей маленькой группе грозила разделиться между теми, кто смотрел только программу новостей в день смерти Дамера, и теми, кто видел также интервью, данное Дамером в тюрьме. В глазах первой группы он был монстром, и любые упоминания о его обращении к вере в стенах тюрьмы они сразу же отметали. Исстрадавшиеся лица родственников произвели глубокое впечатление. Один человек открыто сказал: «Такие ужасные преступления нельзя простить. Он не мог бы уже очиститься».
Те, кто видел интервью Дамера, не были так в этом уверены. Они были согласны с тем, что его преступления, вне всякого сомнения, были отвратительны. Однако он казался раскаивающимся и даже смиренным. Дискуссия пришла к вопросу: «Можно ли вообще кого-либо лишать прощения?» В этот вечер никто не ушел с чувством полного Удовлетворения, потому что он знает ответ на этот вопрос.
Прошение приводит к возмущению всех тех, кто не соглашается на нравственное примирение на основании того, что кто-то сказал: «Я виноват». Если я чувствую себя оскорбленным, я могу изобрести сотни причин, не дающих мне простить обидчика. Он должен получить урок. Я не намерен поощрять безответственное поведение. На какое-то время я заставлю ее поволноваться; это пойдет ей на пользу. Она должна понять, что поступки влекут за собой последствия. Я был оскорбленной стороной — это не мое дело делать первый шаг. Как я могу его простить, если он даже не чувствует себя виноватым? Я взвешиваю свои аргументы до тех пор, пока не происходит что-то, заставляющее меня прекратить сопротивление. Когда я размякаю настолько, что прощаю другого человека, это похоже на капитуляцию, скачком от твердой логики к слезливо-сентиментальной чувствительности.
Почему я вообще иду на эту уступку? Я уже упоминал один фактор, который движет мной как христианином: мне велят, как ребенку, чей Отец прощает. Но у христиан нет монополии на прощение. Почему некоторые из нас, все равно, христиане или неверующие, совершают этот противоестественный поступок? Я могу определить, по меньшей мере, три прагматические причины, и чем больше я размышляю над причинами, обуславливающими прощение, тем больше вижу в них логики, которая кажется если и не «строгой», то обоснованной.
Во-первых, прощение само по себе может поколебать круг вины и боли, разорвав цепь не-благодати. В Новом Завете большинство греческих слов, использующихся в значении прощения, буквально означают «избавлять», «отпускать», «освобождаться».
Я с готовностью допускаю, что прощение несправедливо. Индуизм, со своей доктриной кармы, предлагает гораздо больше удовлетворяющий смысл справедливости. Ученые, занимающиеся индуизмом, подсчитали с математической точностью, сколько времени заняло бы осуществление правосудия над человеком. Для возмездия, которое сбалансировало бы все земные ошибки, совершенные мной в этой и в будущих жизнях, потребовалось бы 6800000 воплощений.
Супружество дает мимолетное представление о том, как работает карма. Два упрямых человека живут вместе, действуют друг другу на нервы и увековечивают раздор эмоциональным перетягиванием каната.