Сам того не подозревая, Кемпбелл своим определением попал в самое сердце П. Д. Иста. Ист действительно был незаконнорожденным, которого всю жизнь унижали этим. Кемпбелл выбрал именно это слово не просто для того, чтобы шокировать собеседника, но также ради теологической точности. В духовном смысле мы незаконнорожденные дети, которые, несмотря на это, приглашены присоединиться к семье Бога. Чем больше Кемпбелл думал об этом внезапно пришедшем ему в голову определении Евангелия, тем больше оно ему нравилось.
Однако П. Д. Ист подверг это определение безжалостной проверке, в самый мрачный день жизни Кемпбелла, в тот день, когда помощник шерифа в штате Алабама Томас Коулмэн застрелил двадцатишестилетнего друга Кемпбелла. Джонатан Дэниэлс был арестован за пикетирование магазинов для белых. Когда его выпустили из тюрьмы, он направился в бакалейную лавку, чтобы позвонить оттуда и договориться о поездке, но в этот момент появился Коулмэн, который был вооружен пистолетом и разрядил его Джонатану в живот. Пули полетели и в еще одного человека — чернокожего подростка — тяжело ранив его в спину.
В книге «Брат стрекозы» Кемпбелл вспоминает разговор с ТТ. Д. Истом в тот вечер, результатом которого стало то, на что Кемпбелл оглядывается как на «самый поучительный теологический урок в своей жизни».
П. Д. Ист остался на наступательных позициях, даже в этот скорбный период времени: «Да, брат. Посмотрим, выдержит ли данное тобой определение такое испытание». Я звонил в департамент юстиции, в «Союз за гражданские свободы американцев», знакомому юристу в Нэшвилл. Я говорил о том, что смерть моего друга — это пародия на правосудие, что это полное нарушение закона и порядка, преступление против федерального и государственного закона. Я прибегал к таким словам как деревенщина, захолустье, босяк, невежда, член ку-клукс-клана и многим другим. Я занялся социологией, психологией, социальной этикой, говорил и думал в этих понятиях. Изучил я также и теологию Нового Завета. П. Д. Ист набросился на меня, как тигр: «Давай, брат, поговорим о твоем определении». В один прекрасный момент Джо [брат Уилла] повернулся к нему: «Остынь! Неужели ты не замечаешь, когда кому-то плохо?» Но П.Д. Ист, любивший меня слишком сильно, для того чтобы оставить одного, отмахнувшись от него, продолжал: «Джонатан был незаконнорожденным?»
Кемпбелл ответил, что хотя тот был одним из самых приятных парней, каких ему довелось знать, правда заключается в том, что каждый из нас — грешник. В этом смысле, да, он был «незаконнорожденным».
«Хорошо. Томас Коулмэн незаконнорожденный?» — продолжал П.Д.Ист. На этот вопрос Кемпбелл нашел ответ гораздо быстрее. Ясное дело, что убийца был незаконнорожденным.
Тогда П. Д. Ист придвинул к Кемпбеллу свой стул, положив свою худую руку ему на колено и посмотрев прямо в его покрасневшие глаза, спросил: «Как ты думаешь, какого из этих двух незаконнорожденных Бог любит больше?» Вопрос попал в точку, в самое сердце. В своей книге Кэмпбелл пишет: «Неожиданно все стало ясно. Все. Это было откровение. Винные пары, которые были в нас, казалось, осветили и усилили его воздействие. Я прошел через всю комнату к окну и открыл ставни, не находя сил отвести взгляд от уличного света. И заплакал. Но плач растворялся в смехе. Это было странное ощущение, которое я переживал. Я помню, как я пытался отделить скорбь от радости. Отделить причину своих слез от причины своего смеха. Тогда вскоре все стало ясно. Я смеялся над самим собой, над двадцатью годами христианского служения, которые, хотя я сам того не понимал, превратились в служение либеральной софистике…Я согласился с тем, что сама идея- человек мог пойти в магазин, где несколько безоружных людей пьют газировку с сиропом и едят печенье, и выпалить в одного из них из пистолета, выбив из него легкие, сердце и кишки, а потом навести его на другого и выпустить в него несколько пуль, которые пройдут через его плоть и кости, и Бог отпустит этого человека на свободу — была выше моего понимания. Но если это как раз не тот самый случай, то тогда нет Евангелия, нет Благой Вести. Если это неправда, то у нас только недобрые вести, мы остаемся наедине с законом».