Сарра сказала, что не выходила из дома в течение четырех дней, боясь глядеть в глаза соседям. Наконец она заставила себя пойти в церковь, но там была вынуждена выдержать еще большее унижение. Гарольд был нравственным центром маленькой церкви, и остальные чувствовали себя смущенными и даже преданными, если такое могло случиться с ним…
Позднее, в тот же день, выслушав историю во всех подробностях, я повидался с самим Гарольдом. Мы положили легкий ленч в пластиковые контейнеры и взяли с собой в тюрьму общего режима, где Гарольд встретил нас на спортивной площадке. Это была наша первая личная встреча в течение двадцати пяти лет. Мы обнялись. Ему было за шестьдесят. Он выглядел очень худым, почти лысым, лицо с запавшими глазами и нездоровым цветом скисшего молока. Мне с трудом верилось, что когда-то он был для меня Большим Гарольдом.
Он казался привидением по сравнению с остальными заключенными, которые проводили время, занимаясь бодибилдингом и загорая. Он выглядел как человек, которого одолела тоска. Он был выставлен напоказ, вывернут наизнанку перед всем миром. Ему негде было спрятаться.
В течение нескольких часов, которые мы провели вместе, я иногда замечал черты того Гарольда, которого я знал. Я рассказал ему о переменах, произошедших по соседству с нашим старым домом и о тех мероприятиях, которые были проведены, чтобы подготовить Атланту к Олимпийским играм 1996 года. Он просиял, когда я упомянул друзей и членов семьи. Он обращал мое внимание на различных птиц, порхавших вокруг, на экзотических южноафриканских птиц, которых я никогда раньше не видел.
Мы ходили вокруг да около, но не говорили прямо о событиях, из-за которых он оказался в тюрьме. Он был напуган: «Я слышал, что здесь делают с извращенцами, — сказал он. Вот почему я отрастил бороду и стал носить шляпу. Это своего рода маскировка».
Время посещения окончилось, и нас вместе с другими посетителями проводили мимо тянувшихся рядами ограждений из колючей проволоки. Я обнял Гарольда еще раз и ушел, сознавая, что вероятнее всего никогда его больше не увижу.
Когда несколько дней спустя наш самолет покинул Южную Африку, мы с женой все еще были в состоянии шока. Она, зная Гарольда в основном по его собственным письмам, ожидала увидеть пророка в верблюжьей шкуре, некоего Иоанна Крестителя, призывающего мир к Раскаянию! Я ожидал увидеть некоторую комбинацию этого образа и того доброго человека из моего детства. Нам бы и за миллион лет было бы не угадать, что мы встретим заключенного, отбывающего свой срок.
После нашего посещения первые несколько писем Гарольда были написаны в более смиренном тоне. Однако, когда он вышел из тюрьмы, он снова начал ожесточаться. Он снова с боем пробился в ряды своей церковной общины (они «исключили» его), купил новую печатную машинку, и стал рассылать еще больше деклараций, посвященных состоянию этого мира. Я надеялся, что такой опыт собьет с него спесь, сделает его более терпимым по отношению к другим, менее надменным и уверенным в своей нравственности. И все же прошло несколько лет, и я больше никогда не видел в его письмах ни малейшего следа смирения.
И что самое печальное, я никогда не замечал ни малейшего следа благодати. Большой Гарольд был хорошо подкован в области нравственности. По его мнению, мир четко подразделялся на людей непорочных и порочных. Он постоянно все больше сужал этот круг, пока, в конечном итоге, не перестал доверять всем, кроме самого себя. Затем он перестал доверять и себе самому. Наверное, впервые в своей жизни он оказался в такой ситуации, что ему некуда было обратиться, кроме как к благодати. Однако насколько я могу судить, он так этого и не сделал. Морализм, даже давший трещину, все равно казался ему более надежным убежищем.
Глава 17
Смешанный аромат
Лучшим не хватает уверенности, в то время как худшие полны необузданной энергии.
У. Б. Йитс
Смешанный аромат
Я имел неприятное знакомство с современными войнами за культуру, когда посетил Белый Дом во время первого срока пребывания Билла Клинтона на посту президента. Приглашения я добился окольным путем. Я лично мало принимаю участие в политических событиях и стараюсь избегать этой темы в моих книгах. Но в конце 1993 года я был сильно озабочен той паникой, даже истерией вокруг состояния общества, которая разразилась в кругах, близких к евангелической церкви. Я написал статью, которая заканчивалась следующим выводом: «Нашим истинным выбором должна стать не христианизация Соединенных Штатов, скорее стремление оставаться церковью Христа в мире, приобретающем все более враждебные черты».