Иван Ильич также знал полную противоположность желающих всё вернуть назад людей, которые как раз ужасались этого возврата, как прихода отжившего свой век и вдруг ожившего мертвеца. Сам он относился ко всему этому как-то неопределённо: то ли от какой-то хронической непреходящей усталости, то ли от врождённой аполитичности, хотя в советское время и не погнушался побывать в КПСС. Ну, раздробили страну, думал он, швырнули в бойню на Кавказе десятки тысяч молодых жизней, а дальше-то что? Борцы за независимость и свободу – свободу от чего и для чего? – поразмахивали на баррикадах флагами над тем, что осталось от их республики, покричали, как кричат сдержанные японцы раз в году на День крика, чтобы выплеснуть накопившийся за год гнев, а завтра неминуемо наступает новый день новой свободной жизни, но никто не предложил никаких разумных экономических и социальных программ, потому что все эти «борцы за свободу» не умеют жить. Они умеют только воевать и флагами размахивать. А освобождённый от «ига» народ не сегодня – завтра наиграется досыта в свободу и захочет элементарно жрать, и что они этому народу предложат? Свободу ведь на хлеб не намажешь, да и хлеба-то тоже нет. Опять попросятся назад к России? Отчего же не попроситься? Она – баба добрая, и никто её от этого не излечит. Прибегут к ней, как блудные сыны к маме: «Мамка, дай нам ням-ням! Опять хотим к тебе под тёплый бок!». А Россия и рада всем угодить вместо того, чтобы о себе подумать.
Мир постоянно раскалывается. Великая империя может за считанные дни стать фикцией. Но что делать людям, этим безликим статистам истории, которые построили великую страну и поддерживали её величие своим честным трудом? Но теперь новая страна в таких не нуждается. Теперь лучшим стал тот, кто страну эту ограбил и вовремя смылся.
Иван Ильич понимал, что России ещё далеко до процветания осколков Британской империи, и также он понимал, что именно вот эта отдалённость от хотя бы намёка на процветание многих сейчас и огорчает больше всего, потому что снова надо ждать неизвестно сколько лет, когда новый механизм устройства государства утрясётся, обкатается и начнёт работать слаженно. И возможно, что вот эта эпоха постимперского синдрома растянется на десятилетия, и, возможно, наша жизнь и жизни ещё нескольких поколений пройдут прежде, чем эта эпоха неопределённости закончится, и тяжёлое заболевание общества завершится полным выздоровлением. И вот эта мысль о новом ожидании чего-то снова отравляет людям жизнь, так как напоминает безнадежные и несбывшиеся мечты о светлом будущем их родителей, дедов и прадедов. Потому что наши люди ни от чего так не устали, как от призывов властей «подождать ещё немного».
Те, кто совсем недавно клялись в верности советской империи, проводят сегодня её форсированный демонтаж. Всё правильно: в наше время надо быть гибче и уметь держать нос по ветру. Власть одной нации над другими, воспринимаемая как данность в средние века, сегодня кажется неприемлемой и неразумной, как публичные сажание на кол или четвертование на Красной площади во времена Иоанна Грозного сегодня если многих не возмутят, то хотя бы очень удивят. Россия считала когда-то, что народы Кавказа недостаточно развиты для самостоятельного существования, а гитлеровская Германия точно так же думала о русских. Нынче в борьбе держав за источники сырья и рынки сбыта надо придумывать другие сказки, чтобы отхватить лакомый кусок земли, в недрах которой есть нефть, газ и прочие виды полезных ископаемых. То, что кажется нормальным в начале века, становится ненормальным в его конце, как прилюдное ковыряние в носу простительно для младенца, но неприемлемо для взрослого. Уже нельзя надеяться, что покорённые народы будут верить в божественное право завоевателей ими править, как древние египтяне верили в божественность фараона. Какая уж тут может быть божественность? Такие же живые люди, которые, как и все прочие, хотят вкусно есть, сладко спать и боятся смерти. Так скажем мы, жители XXI века, глядя на наших вождей, хотя совсем недавно за такие слова у нас могли снести голову с плеч. Мифы приходят в виде незыблемых истин и уходят, когда им на смену приходят другие. Миф о превосходстве одного народа над другими рухнул к концу многострадального и самого кровавого в истории человечества ХХ века. Появилась идея равенства, взаимопомощи и сотрудничества народов, которая спустя века, возможно, тоже станет отжившим мифом.