Кроме того, они установили, какие добродетели относятся к телу, какие – к душе, а какие – к уму и каким образом, насколько и какие причины способствуют их обретению, а какие нет. Они также определили, какие страсти общие, а какие бывают только их частным проявлением. Опять же, какие из них относятся к душе, какие – к телу, какие – к уму и каким образом от них легче избавиться. Проще говоря, все, что совершенствует человека во Христе, они объясняют с высочайшей точностью. Самое дивное, что слова этих блаженных старцев, при всей их бесхитростности и просторечии, настолько действенны и побуждают к действию, что способны убедить едва ли не всех, кому попадут в руки. Многие, и такое бывает часто, ведут беседу и приводят множество разных текстов, но никого не могут убедить. Но одно лишь слово или поступок такого премудрого отца западает в душу и мгновенно убеждает слушателей, заставляя их согласиться. Если у философов цель этики – убеждать словами, то в рассуждениях отцов, кроме убедительности, явно присутствует что-то властное, так сказать, добровольное понуждение. Это оттого, что в них есть самоочевидная достоверность истины. Если назвать эти рассуждения отцов своего рода нормой, правилами или незыблемыми принципами нравственной философии, то мы нисколько не погрешим против истины.
Их несравненную для всех пользу понимал преподобнейший из монахов Павел, ктитор святой обители образа Божией Матери Благодетельницы (Евергетиды), названный в Ее честь Благолюбивым. То, что прежде было в разрозненном состоянии, он собрал вместе и для удобства чтения распределил по отдельным темам, затем разделил на четыре книги и свел в единое целое, дабы легким стал обзор святоотеческих глаголов. Для сведующего человека эта книга была желанной и крайне необходимой, но, если учесть труды и расходы, которых стоило изготовление ее копии вручную, то мало кому доступной. Люди несведущие, из-за ее редкости и так как она никогда не издавалась, даже не знали о ее существовании. Поэтому, как нетрудно догадаться, она ждала того, кто издаст ее для общей пользы, кто представит это чистое и мысленное золото духовным менялам. И таким издателем стал господин Иоанн Канна, человек в высшей степени безупречный, благочестивый, благородный, боголюбивой души и христоподражательного нрава, свободолюбивого ума и к тому еще и нищелюбивый, чьи разносторонние достоинства блистательны и всем очевидны.
Он всегда сражался за благое дело, никому не уступая первенства, и, как говорится, первым брался за самое трудное, чтобы другим досталось что полегче. Он употреблял на деле все свои усилия и настолько хотел быть первым во всех благих делах, что любое его действие служило к общей пользе. Именно он отнесся к делу как к неслыханной удаче, дышал искренней ревностью о братьях, но лучше сказать, был вдохновлен благодатью свыше. Причем, он сам по собственному желанию взялся за это дело. Так и только так должно было произойти: кто сам блистал нравственными добродетелями, тот взял на себя право издать книгу нравственности.
Из-под спуда и пыльного мрака забвения господин Иоанн извлек этот ярчайший светоч нравственности. Кроме того, построил на свои средства типографию, эту высокую свещницу, словно устремленный ввысь маяк, который стал источать яркий и видный всем свет и открыл его едва ли не всей вселенной, куда только смогли проникнуть его спасительные лучи. Тем самым этот благодетельный муж подвиг и других к деланию добродетелей, а через добродетели – к Божией славе. Эта слава, вне всякого сомнения, выше любой другой славы. Видите, как высока такая честь!