Эта книга лежала среди неизданных рукописей в святом афонском монастыре Кутлумуш. Впервые она была опубликована и поставлена «как светильник на свещницу» в 1783 году в Венеции. Ее напечатали в типографии Антония Вортоли на средства благочестивейшего и благороднейшего господина Иоанна Канны.
Во второй раз ее выпустили в свет в Константинополе сыновья Ф. Фокаевса Константин и Лука по заказу и на средства, собранные преподобными отцами святой горы Афон. Потом вышли еще два издания в Афинах в 1900-м и 1901-м году: одно – Димитрия Г. Такоса, а другое – Атония Ст. Георгиса. И каждый из них, по не известной для нас причине, назвал свой выпуск «третьим». Не исключено, что они ничего не знали друг о друге, ибо издания вышли почти одновременно, но возможно, что и по честолюбию каждый из них хотел быть (только) третьим. Во всяком случае, исходя из даты выхода в свет, книгу Димитрия Г. Такоса мы называем, как и указано на ее титульном листе, третьим изданием, а выпуск Антония Ст. Георгиса – четвертым, хотя на нем и стоит «третье».
И вот по Божией милости, переходя к изданию, которое у вас в руках, мы называем его пятым, потому что ему предшествовали четыре других. В его основу положен текст первого венецианского выпуска. Только вместо одного объемистого и неудобного фолианта (так выглядят четыре первых издания), мы предпочли, как видите, сделать четыре отдельных тома, так, как составил блаженный Павел. Мы не пожалели ни сил, ни средств на то, чтобы придать настоящему изданию прекрасную форму, дабы и его внешний вид отвечал заключенному в нем сокровищу.
Ну, а что же до содержания, то книга не утомит читателя и не заставит его изо всех сил напрягать свой ум, чтобы постичь главный смысл и впитать в себя ее духовный аромат. Она предоставит его благочестивому воображению приятную возможность побывать в пустынях, пещерах, катакомбах и горах. Именно там чада пустыни, эти духовные соловьи беспрестанно поют свою ликующую песню. Их пение изливается не нотами и музыкальными мелодиями, а горячими молитвами, красноречивым молчанием, непрерывными стенаниями и плачем сокрушенной души.
Там, в убожестве, но это убожество и возносит на небеса, пребывают блаженные мужи, воспылавшие безмерной любовью к Тому Единственному, Кто Голгофой отмерил Свою любовь к нам. Там, скажу вам, можно увидеть редкое чудо – благодатью Господа преображенного человека. Только его иссохшее тело, покрытое жалкими лохмотьями, выдает, что он земной. О его духовном совершенстве явно говорит обаяние, покоряющие вас радостью святость, смирение, любовь, терпение и другие благоуханные цветы, распускающиеся в душах возлюбивших Господа и пожертвовавших ничтожным миром ради Него. Там, эти убогие пристанища, сырые и сумрачные пещеры и подвизающиеся в них монахи Божием светом и озарением свыше преобразили в сияющее небо.
Вот в какие края переносит читателя «Благолюбие», чтобы он услышал простые, спокойные и правдивые слова; слова, которые изливаются из освященных сердец, и потому они полезны и просто необходимы для воспитания души во Христе. Их слова скорее подобны шепоту листвы, журчанию ручейка, дуновению ветерка и не имеют ничего общего с эдакими благочестивыми, но плоскими наставлениями мирских учителей. Вот почему эти слова проникают в душу глубже и горячее и, словно солнечные лучи, благотворно ласкают Божие творение.
По случаю издания одного из трудов православной аскетики считаем целесообразным сказать несколько слов об идеале монашества, одного из ярчайших созвездий на обозримой тверди Православной церкви. Об этом уже много сказано и написано, и мы не станем углубляться в системное исследование столь важной темы. Просто попытаемся обрисовать лишь легкий контур, а остальное восполнит благочестие и вера читателя.
Идеал монашества – цветок, впервые расцветший в раю евангельского совершенства. Ни по форме, ни по существу у него нет ничего общего с нехристианскими философскими системами, которые основываются на принципе противоречия между плотью и духом и объявляют войну плоти, потому что она «не сущее», достойна презрения, а, значит, и должна быть попрана. Монашеский идеал никому не навязывает себя как единственно праведный способ. Его выбирают только по свободному произволению души те, кто преисполнены всепоглощающей любви и пламенной веры в Господа. Монашество – это особого рода единение любящей души с возлюбленным Небесным Женихом, И такое единение вдохновляет на жертвы ради высочайшего и единственного предмета любви – Небесного Жениха.