Монах пришёл к своему сокровищу на следующий день. Вдруг какая-то воздушная сила, словно секира, ударила Феодота по макушке, нанеся тягчайшую рану. Он зашатался и упал, как труп. Служители лазарета, проходившие по дороге, нашли его в тяжёлом состоянии, подняли и отнесли в больницу Святого города. Там он пролежал довольно долго и однажды во сне увидел старца, который очень строго посмотрел на него и пригрозил, что больной не встанет с одра, пока не вернёт краденое монастырю Евфимия.
Монах сразу же послал за начальником больницы, рассказал ему о краже и о том, что за этим последовало, и велел начальнику отправить украденное в монастырь. Когда игумен Фома, Леонтий и их помощники узнали о произошедшем, тотчас отправились в Святой город и, положив Феодота на носилки, понесли его, чтобы он показал место, где спрятано золото. Монахи нашли золото в полной сохранности под камнем, а тот грозный страж, о чудо, исчез, чтобы сокровище вернулось к хозяевам. Когда же они взяли сокровище и увидели, что Феодот истратил немного, простили его и разрешили вернуться в монастырь. А он с того момента полностью избавился от тяжкого недуга, и силы вновь вернулись к нему.
Другой монах по имени Павел, родом из Киликии, жил сначала в монастыре Мартирия. Он был одержимым, и родственники отвели его в часовню святого Евфимия и положили на раку с мощами святого. В полночь святой явился и изгнал беса из монаха. Вот лучшее доказательство истинности бывшего исцеления: в ту же ночь, когда совершалось полуночное псалмопение, Павел вышел из часовни, в которой его положили, и присоединился к пению псаломщиков. Им он рассказал о чудесном исцелении, которое совершил Бог. Как раз тогда и я, написавший эти строки, гостил в этом великом монастыре.
Павел остался в монастыре святого Евфимия, сохраняя в себе неописуемую радость от исцеления. Он, не унывая, принимал участие во всех трудах и служениях братии. Как-то мы собирали в пустыне растение (какое обычно используют в пищу и называют «мануфией»,) и взяли с собой Павла. Он работал вместе со всеми и рассказывал, что ему пришлось претерпеть, как попал в монастырь и получил исцеление у раки с мощами. Считая нас уже за своих, Павел поведал нам свою историю во всех подробностях, ничего не скрывая.
– Мне, – начал он свой рассказ, – было вверено служение в монастыре Мартирия. Не знаю, как, но мною овладела страсть сребролюбия. Так как я был беден, не имея и гроша при себе, я подумал, что можно похитить и распродать священные сосуды и таким образом составить себе состояние. Этот помысел меня победил, страха Божия во мне уже не было. Я взял ключи от сокровищницы и, открыв шкаф со священными сосудами, некоторые из них оставил себе, а некоторые от страха раздал другим.
Когда рабочий день закончился, я вернул ключи в алтарь. Вместе с братьями я отправился пировать и вдоволь напился вина, так что жалким образом свалился и заснул. Тотчас все невоздержные помыслы заполонили мою душу, тем более что обстоятельства этому весьма способствовали: мой разум был одурманен количеством выпитого, и я с удовольствием допустил в себя эти помыслы. Они так меня опутали, что я представил рядом с собой женщину и стал мысленно с ней совокупляться.
Внезапно меня окутало мрачное и беспросветное облако. Напавший на меня мерзостный бес связал меня по рукам и ногам и долго держал, как пленника, всячески истязая. Чего я только не претерпел! Не может лукавый насытиться только издевательством над человеком. Ему ещё нужно овладеть им, чтобы злодейски терзать его. Наконец пришли братья и, пожалев меня, отнесли и положили на раку с мощами святого. Как только я прикоснулся к раке, вдруг почувствовал облегчение и пришёл в себя. Я стал молиться святому, проливая горячие слезы, чтобы он помиловал меня и освободил от пыток мерзкого дьявола. Вечером начал свои скорбные мольбы и ни на мгновение не оставлял плача.
Близилась полночь, и мне пригрезилось, будто я нахожусь в каком-то неизвестном месте, дивном и высоком. Саму эту местность, её красоту, её благодатное очарованье все бы желали увидеть, но передать словами увиденное невозможно. Казалось, что у меня на голове черный власяной куколь. Но никому другому не пожелаю такой власяницы на голове, о гонитель зол, врачеватель Божий Евфимий. Изнутри, вместо пучков шерсти, торчали большие и острые шипы, которые невозможно было пригладить. По длине и величине более всего они походили на грифели для письма. Они вонзились мне в череп, и не давали ни опомниться, ни вздохнуть.