Забыв о невесомости, Антей стукнул кулаком по подлокотнику, взлетел на длину ремней, подтянулся обратно в кресло. И в который раз высветил трехмерную координатную сетку. В толще люминофора змеилась тоненькая и плавная курсовая линия.
Антей чуть-чуть приободрился. Прекрасная кривая — ни тебе изломов, ни резких перегибов, ни пиков. Что ни говори, а вести корабль он умеет!
— Начнем с начала, — сказал Антей вслух. Голос немножко охрип и от долгого одиночества казался чужим. — В этой точке я должен был поймать позывные радиобуя…
А он не поймал. Тысячу раз перепроверил расчеты. Еще два дня по инструкции летел с той же скоростью. Потом тормозил. Потом — стыдно вспомнить! — кидал корабль из стороны в сторону, ощупывая локатором кубические километры пустоты. На карте это место выглядит размытым светлым пятнышком. А в памяти Эски — ох-хо-хо, какая поднимется трескотня и тряска, дай он приказ повторить в обратном порядке все свои прыжки и гримасы. Да черт с ней, с тряской! Лишь бы выйти на радиобуй…
Антей представил участливое выражение на лице Типковичева, читавшего им практику кораблевождения, и скрипнул зубами. Память услужливо вынесла из небытия елейный голосок:
— Ай-я-яй, человек хороший! Совсем простой экзамен — и так подвести своего преподавателя… А ведь я вам как отец родной…
Увы, он прав: трудно выдумать что-нибудь проще и бессмысленнее этого экзамена. На одноместном корабле класса «Мирмико» пересечь орбиту Плутона, по заданным координатам проложить курс, выйти к радиобую, вынуть из контейнера записку и вложить свою. Все. Комфортабельная кабина с полным циклом жизнеобеспечения, несложные навигационные задачки — прогулка, не длись она ровно полгода, не испытывай пилота одиночеством и однообразием. Официально этот экзамен назывался «Комплексная проверка психомоторных характеристик организма». Но официального названия придерживались одни только буквари-первогодки, которым предстояло пройти испытание в далеком и безоблачном будущем. Курсанты последних лет обучения окрестили его тянучкой. А профессора аттестационной комиссии писали в протоколах просто тест o 17.
Об экзамене ходили самые противоречивые слухи. Одни считали его весьма жестоким испытанием с шестидесятипроцентным отсевом, зато из тех, кто выдерживал, выходили мужественные космонавты, которым не страшны ни белые карлики, ни черные дыры. Другие говорили, что весь полет — фикция: какие бы данные курсант ни вводил в компьютер, корабль на них не реагирует, а подчиняется скрытым приказам замаскированной дубль-системы. Третьи вообще доходили до кощунства: никакого, мол, полета нет, есть обыкновенная сурдокамера, снабженная всякими стерео-, грави- и киноэффектами. И ссылались при этом на всемирно известный опыт Пиркса.
Как бы то ни было, Антея посадили в корабль, и могучие двигатели вынесли его за пределы Солнечной системы. Однако в назначенный срок зоны радиобуя не достигли. Такого, сколько они ни рылся в памяти, не значилось ни в одном из бесчисленных преданий училищного фольклора. Из всех слышанных историй лишь одна могла бы все объяснить, не будь она столь неправдоподобной: об эгоистичной привязанности машины к человеку, из-за которой искусственный мозг обманывает пилота и уводит корабль в бесконечность, чтобы никогда не расстаться с собеседником. Неужели и его Эска способна отколоть такую штуку?!
— Ладно, попытаемся еще разок. — Антей положил руки на упруго сопротивляющиеся шарики клавиш, тонкими кропотливыми манипуляциями вывел светящуюся точку, обозначавшую «Мирмико» на звездной карте, в стремительно раскручивающуюся спираль, задал график сброса самоходных сигнальных вешек, чтоб в крайнем случае вернуться и снова проутюжить подозрительный маршрут. — Командуй, Эска. А я, пожалуй, вздремну.
Впервые за много дней он спал спокойно. Во сне явился Типковичев. Склонив умиленное лицо, привычно растягивая слова, прошептал:
— Роднуля ты мой… Я знал, что не подведешь… А то ведь можно и на распределение повлиять, а?
— А? А? А? — гаркнул он вдруг до того громко и свирепо, что Антей проснулся.