По бокам шоссе трепетали две стены мрака. Пронзительные фары неровно толкали темноту, раскатывая перед нами бесконечную, серую, грубой домашней вязки дорожку. Скоро покажется одинокое дерево, единственное на много километров пути. А там уже и земли нашего целинного совхоза «Тихоокеанский»… Олег заночует у меня, на биостанцию махнет завтра автобусом…
Строго говоря, я немножко завидую Олегу. Нет-нет, не его успехам, хотя он уже доктор наук и твердо целит в членкоры. В конце концов, и я ни много ни мало главный агроном области, и знаю по секрету, что последнее бюро обсуждало мою кандидатуру на орден. И все же я завидую Олегу, завидую его умению подгонять жизнь по своим меркам. Вот приедем в мою просторную, пятикомнатную, саманную хату. Конечно, современная городская мебель, телевизор, изящная накатка на стенах, чехословацкие светильники — в принципе, неплохо. Оля встретит нас хорошим ужином, постелит Олегу в гостиной, на журнальном столике он найдет модный роман, которым приятно позабавиться перед сном. Но посмотришь его глазами — и ужаснешься от копоти над плитой, от горки угля возле топки, от чуда сельского быта — кнопочного умывальника в углу, в который надо таскать воду из колонки — моя грешная и не выполненная сегодня обязанность. Не говоря уж об укромном закутке позади гаража — допотопной будочке со скрипучей дверцей…
У Олега на биостанции все иначе. Ослепительно белые призмы лабораторных корпусов. Поодаль, в продуманном беспорядке, рассыпаны одноэтажные коттеджи научных сотрудников. Мой друг немало похлопотал над устройством своего гнездышка. Прихожая в виде грота, с грубой объемной штукатуркой и обоями под замшелую каменную кладку… Забранные чем-то ворсистым двери… Мохнатая синтетика под ногами… Убийственно красивая югославская кухня… Сложный агрегат утилизации отходов, персонально заказанный Олежкой чуть ли не в Звездном городке… И еще много всякого такого, от чего я каждый раз буквально обалдеваю.
Единственное, что не может примирить меня с его экстрадомом, это прочный холостяцкий дух. К Олегу никто никогда не выбегает навстречу, не спрашивает, замирая на манер моей Алены: «Папа, а хлеб от зайчика принес?» И черствый, пропахший табаком кусок хлеба из портфеля дочурка прижимает к груди крепче самой нарядной шоколадки… Впрочем, у Олега свое понятие уюта, где нет места жене, тем более — детям. И все же мы часто встречаемся по работе. Да и старая дружба не ржавеет. Сейчас, например, мы возвращаемся с охоты. Километрах в сорока к югу пять лет назад затопили заброшенный карьер, высеяли камыши, поселили карпов и нутрий. Невесть откуда сами собой притопали бобры. А там уж и перелетные птицы признали наше искусственное озеро — второй сезон разрешена официальная охота.
Я, правда, в обычном смысле не охочусь — у меня фоторужье. Зато Олег азартно палит из обоих стволов, по большей части — мимо. То немногое, что удается добыть, раздает первым встречным, чаще всего мне. Оля смеется: «Ну, муж! Одним фотоаппаратом крякв промышляет…»
Мы с Олегом и встретились-то на охоте. Точнее, возобновили смутное знакомство, если можно так назвать последствия одной детской драки. Однажды, еще в шестом классе, на меня налетел третьеклассник, которому показалось, будто я недостаточно быстро уступил ему дорогу. Он наскакивал, бодался, пинался, отчаянно размахивал портфелем. Сначала мне было смешно, и я, не давая воли рукам, лишь отталкивал этот рыжий розовощекий ураган. Потом петушиная ярость пацаненка мне надоела, я, к своему стыду, прилично нащелкал ему. С тех пор при встречах он издали грозил мне портфелем, я молча отворачивался. Через два года мы оттуда переехали. Нисколько не удивлюсь, если он решил, из-за него. Олег всю жизнь полагает, что все на свете совершается из-за него.
Вплоть до прошлого года мы с Олегом не виделись. А в прошлом году я проявлял свой «охотничий трофей»: на переднем плане утка, за ней, в необычном ракурсе — с дула — направленная в зрителя двустволка. Снимок, конечно, рискованный — я сам мог угодить под выстрел. Но все обошлось. Телеобъектив поймал и зафиксировал охотника — в глубине кадра, на продолжении ружья. В великом изумлении я узнал стрелка — по особому прищуру глаз перед тем, как драться. И, вероятно, стрелять. Этакое тонкое выражение лица, когда цель сосредоточена в миге: кончилось прошлое и нет будущего. Тоска по невозвратному детству, ну, и еще, может быть, любопытство — что же вышло из петушка? — заставили меня заговорить с ним в следующую субботу. Поводом послужила подаренная фотография. Олег оказался славным малым, и общие воспоминания сблизили нас гораздо быстрее общих интересов…