Несомненно, ещё вчера пациент был сильнее, выносливей. Но как теперь, с таким пульсом? Ведь иной раз больной умирал от сердечного шока после одного разреза. Пресловутый ланданум, мда... Но толку от той капли? А сполна уж теперь никак — кровь жижит, дыхание жмет, да и невесть что уже давал этот прозектор, сила его нечистая... Лишь бы не подчевал молотком иль спиртом не запаивал, с такого станется...
Пускай по жизни храбрец, и ныне без чувствий — как миновать разрыва сердца, ведь раз почти остановилось?!
Но эта история, пересказанная в дороге его другом, просто невероятна! Уход в мир иной и возвращение неведомою силою... Любви? Именно так полагал сей молодой человек. Он был так взволнован, и говорил без всякой иронии... Но, Господи, как же ей доверить такую ответственность...
Хирург жестом подозвал сидящую под дверью девушку, и отрывисто произнёс:
— Вот что... Операция будет тяжкая, но с инфекцией иначе не справиться. А пациент обескровлен и обезвожен — и его мужество ныне без толку... Уповаю на удачу и молодость. И ещё нужен хороший помощник... успокоить, так сказать... Найдётся ли?
Анастасия покорно кивнула, с тоскою рассматривая хирургические орудия, холодно блестевшие на белой материи.
— Видите ли... — мужчина все ещё сомневался, не зря ли доверяет нежной барышне. — Нет пока такого эликсира, чтобы избавлял от боли и не мешал спасению. Но ежели вам самой угодно помочь, то знайте... Дай бог ему выжить — и эти муки развеются, как страшный сон. Тем более, он у вас герой, как я слышал. А вот вы будете долго видеть наяву, может и всю жизнь...
— Я буду счастлива любой яви, лишь бы эта жизнь у нас была... Давайте же приступать! — этой решимостью Анастасии удалось подавить вновь накатившую панику: “Все ли я сделаю на благо?!”
После первого опыта в роли сиделки её уже трудно было напугать чем-то сильнее, чем неверным шагом, несущим вред.
— Обещайте хотя бы, что не станете смотреть на сами деяния. Я и так привлекаю вас к своим страшным таинствам, ваше сиятельство... Но ваш обморок, скажу прямо, будет некстати...
Когда раненый, потревоженный скальпелем, дёрнулся в первый раз, она вздрогнула, уставившись в напрягшуюся вену на виске.
— Потерпи, хороший мой, умоляю, еще немножко... Ради меня...
Эта дрожь всего на миг отозвалась в ладонях, обвивавших его голову... Она продолжила гладить волосы, глаза, скулы, пока не поняла, что испытание завершилось.
Соединив края раны, хирург наложил сверху компресс из Гавриловой мази. И потянулись долгие часы ожидания... Каждый из них извещал о себе ударом маятника, призывая напоить пациента тремя ложками воды.
Полночная темнота незаметно сменилась рассветом... Миновал тягучий пасмурный день и близился уже новый закат, когда воспаление пошло на убыль и горячка начала спадать. Но в томительном неведении прошла ещё одна ночь.
И лишь наутро, после сообщения доктора о преодолении кризиса, все участвующие в уходе были временно отпущены к отдыху.
Обрывочные, тревожные дремания третьи сутки подряд дали о себе знать, и Анастасия не заметила, как уснула по-настоящему, едва успокоившись.
А к полудню Александр, хоть и с трудом, но осознанно открыл глаза. Он осмотрелся в незнакомой, мерцающей спальне... И вдруг увидел свою возлюбленную, которая прилегла сбоку на кровати.
— Любимая... Я что, жив? — вместо голоса раздался еле слышный шепот.
Но тихий шорох не прошёл незамеченным. Слишком это было долгожданным... Девушка встрепенулась, взглянула на него, лицо ее засветилось от радости:
— Сашенька... голубчик мой! Слава Богу!!!
Белов протянул в ее сторону руку, насколько позволяли силы и тут же закусил губы, едва коснувшись кончика распущенных волос. По лицу его прошла судорога.
— Пожалуйста, не шевелись! Очень больно, да? — она чуть прикоснулась губами к повязкам, но Саша смутился.
— Н-нет, уже... Что ты...
На самом деле казалось, будто его снова режут. “Но её губы и эти мокрые бинты... Это ж немыслимо...”
— Врешь, и не краснеешь — так же тебе сказано? — грустно улыбнувшись, ответила Анастасия, а сердце ее сжалось:
“Видишь меня и терпишь... И даже не знаешь, сколько нежности ворвалось в мою душу за эти ужасные дни...”
— Люблю... хоть в это... веришь? – на его сжатом лице появилась слабая улыбка.
Нагнувшись к Саше, она осторожно прикоснулась в поцелуе к его губам.
— Как же не верить... Ведь я тоже люблю... навсегда! — прошептала девушка, бережно поправив подушки: — Не уходи больше так далеко...
— Не хочу... уходить...
Стоило Белову мотнуть головой, как его сознание закрутило каким-то клубком, и снова унесло в забытье. Но сердце её чувствовало, что теперь он к ней вернется...
====== В борьбе и нетерпении ======
И все же прошла не одна неделя, прежде чем окружающие Александра смогли вздохнуть спокойно. Не более пяти минут хватило, чтобы крепкий молодой человек оказался недвижим... А дорога обратно была долгой и непростой, и каждый шаг занимал порою несколько суток, а то и больше.
Первые дня три после кризиса прошли в бесконечном полусне, когда сил хватало лишь на короткие фразы и глотание питья, в коем угадывались вода, и ещё какие-то отвары, призванные исцелить после воспаления и кровопотери.
Но чем дольше держалось сознание, тем сильнее чувствовалась боль, будто обе раны слились воедино. “О, если бы не её встревоженные глаза, повидавшие столько лишнего! Можно было бы хоть вскрикнуть для облегчения. А если бы не ласковые руки и речи... Наверное, было бы гораздо хуже...”
Но, как бы ни было тяжело физически, довольно скоро Саша начал обдумывать свое бытие.
До сих пор последствия травм проходили весьма быстро, а хвори как таковые, с детства забылись. Но сейчас его никак не отпускало в привычный мир, зовущий делами... А их было предостаточно, неотложных и срочных...
Отовсюду звучало, что его состояние — “все ещё тяжелое”. Но сам пациент никак не представлял, каково ему провести долгие дни в постели. Почему-то казалось, что в борьбе за жизнь уже потеряно полгода, если не больше.
Невесть когда он приступит к службе в новом, почётном чине, о котором даже думать не смел. И Бестужев велел явиться за каким-то поручением... Но главное, что подгоняло и терзало — это венчание! Которое могло быть вполне законным, яви он свою любимую пред царские очи немедля.
“Пока тебя тут суженая кормит с ложечки, ей, быть может, очередного жениха готовят...” — эта мысль просто угнетала!
А сама же она, узнав, наконец, о велении Императрицы, просто поразила своей беспечностью:
— Не бери себе в голову дурного, Сашенька! Обождет нас дворец... Лучше я тебе почитаю... — услышал Белов и аж подскочил на ложе.
— Но, милая, пойми! Это же... серьёзно... — успел он взволнованно воскликнуть, и тут же нечто дурное в голове тут же свалило его обратно.
И что было обидно — прекратить все эти помехи одной силой воли не получалось. Как бы он ни боролся, полагая, что залог бодрости в движении, поначалу выходило наоборот.
Первая самовольная попытка пройтись по спальне спустя неделю после операции закончилась для молодого человека поражением. Случайно споткнувшись, он упал на пол. И был обнаружен лежа, с надорваным швом... Да не кем-нибудь, а пришедшим доктором в сопровождении Анастасии.
— Знаете, Александру не терпится поскорее встать... Может, и вправду так лучше будет? Если осторожно...
— Я должен осмотреть швы и... — ответил тот, заходя в спальню.
Неудачная выходка стоила вместо позволения строгого запрета. А еще и женских слез с упрёками.
— Прости, я нечаянно споткнулся. Ну и что за беда... — бормотал очнувшийся нарушитель.
— Что за беда? Да у тебя рана открылась, Саша! Скажи, ты все умереть желаешь, да? — вопрошала Анастасия сквозь слезы, догадываясь о причине безрассудства.
— Нет, я жить хочу... с тобой. Нам же надо... согласием заручиться, как ты не понимаешь? — на неё невинно посмотрели ласковые, но немного мутные глаза.