Госпожа Альмерс слушала речь Паулы так, словно пред ней говорили на чужом для нее языке; подобных вещей она прямо-таки не понимала. Но неужели она могла бы отказаться от задуманного и долго подготовляемого плана?
Это случилось бы с нею впервые в жизни, иона, конечно, не могла допустить этого.
– Паула, ты забываешься! – резко произнесла она, и этот тон, словно дыхание ледяного ветра, налетел на бурную вспышку молодой девушки. – Теперь я вижу, под каким влиянием выросла ты. Если бы я не хотела считаться с этим, то просто-напросто ужетеперь предоставила бы тебя той судьбе, которую ты сама хочешь уготовить себе, а именно – тяжелой борьбе с жизнью, от которой погибли твои родители. Но в тебе именно сказывается более воспитание, нежели самоослепление. Мы еще две недели пробудем здесь; все это время в твоем распоряжении, и ты можешь еще все обдумать. Конечно, я не буду принуждать тебя, но вовсе не расположена покровительствовать неблагодарности и открытому возмущению. Если ты останешься при своем „нет“, то, само собой разумеется, мы должны будем расстаться – ни я, ни Ульрих не можем допустить такоеоскорбление. Я еще раз предоставляю тебе обдумать все; надеюсь, ты изберешь благоразумие и опомнишься.
С этими словами она вышла из комнаты.
Паула осталась одна, или думала, по крайней мере, что она одна, и, прижав обе руки к груди, глубоко перевела дух. Она и непредполагала, что Ульрих, стоявший в передней, не сводил своего взгляда с нее, стоящей в красных лучах вечернего солнца, с темными глазами, затуманенными слезами, но с выражением упорной энергии в обычно мягких чертах лица. Ульрих почувствовал в этот момент, насколько он низко ставил в своем мнении эту девушку, и осознал, что именно он потерял, даже не владея.
На берегу озера, под замком Рестовича, находилась маленькая, скромненькая церковь Богоматери, одна из тех, какие часто встречаются в горах.
Лишь в редкие, особо чтимые праздники там служили обедню, и тогда в неесобирались жители окрестных местечек, обычно жевокруг нее царили покой и одиночество. К ней от озера вела каменная лестница с покосившимися, обросшими мхом ступеньками, и сразу жеза ее стенами начинался лес, покрывавший всю замковую гору.
Эта церковь была очень древняя. Несколько столетий тому назад, при одном из набегов турок, она была разрушена так, что остались одни лишь голыестены, а колокола были сброшены дикими язычниками в озеро. Потом,когда вновь воцарился в стране мир, эту церковку выстроили заново, но колокола ее и по сию пору остались на дне озера, ив тихие вечера благовестили там тихо, таинственно, словно моля об освобождении. Таково было древнее сказание, часто повторяемоена берегах моря или пустынных горных озер. Водные глубины имеют свои удивительные, загадочные голоса, и народная фантазия присоединяет к ним сказочный элемент.
На узкой, простой скамейке возле стены церкви сидела Паула и мечтательно смотрела на озеро. Это было одно из ее любимых местечек; она знала все – и дальние, и близкие окрестности замка и исходила их вдоль и поперек, преимущественно в ранние утренние часы, когда еще спалагоспожа Альмерс, обычно встававшая довольно поздно. Эти часы принадлежали всецело Пауле и в течение всего шестинедельного пребывания в Рестовиче доставляли ей очень много удовольствия. Только здесь впервые для молодой девушки явился какой-то намек на свободу и счастье, и вот теперь все это оканчивалось тяжелым диссонансом!
Сегодня Паулебыло несколько легче провести день ввиду отсутствия хозяина дома. Он еще накануне вечером сообщил тетке, что должен по делам съездить в город, расположенный в трех часах езды от имения, и вернется лишь к вечеру. Услышав это, Паула вздохнула с облегчением, но тут же явилась мысль, что так будет только сегодня. Завтра женевозможно будет избежать встречи, и это предстояло ей испытывать еще целых двенедели! Ужеодин день достаточно ясно показал молодой девушке, насколько тяжело скажется на ней немилость ее покровительницы.
Правда, покорное „да“, сказанное ею, могло сразу жеизменить все положение. Тогда она стала бы невестой владельца этого замка, будущей хозяйкой Рестовича, но в то жевремя и собственностью того самого мрачного, сурового человека, пред которым она почти дрожала от страха. Нет, нет, ни за что!… Все, только не это! Лучше уйти к чужим людям, все вынести и претерпеть, чем собственноручно сковать неразрывные цепи, которые опутают ее навеки, лишат ее свободы. Паула была дочерью своей матери, а ведь тане продалась.