Свежий восточный ветерок, подувший вечером на дождевые облака, принес с собою полное изменение погоды. Наступил яркий солнечный день, и как раз теперь, когда солнце уже уходило за горы, в полной мере проявилась суровая простота горного ландшафта. Высоко-высоко в небе горные вершины были еще залиты красным светом зари, и пурпурный отблеск лежал еще на лесах, темно-зеленой рамкой окружавших озеро, но на красном, недавно еще ярком зареве уже появилась холодная тень и по ней заскользила нежная голубая дымка.
В этот момент послышались чьи-то шаги на дорожке, тянувшейся от замка через лес. Паула не обратила на это большого внимания, подумав, что это может быть, Ульман, знавший, куда она пошла, или кто-либо из дворни, часто пользовавшейся этой тропинкой. Шаги приближались, и вдруг – молодая девушка вздрогнула – из леса вышел Ульрих; он остановился на минуту, и, словно ища что-то, окинул взором церковку и ее окрестности.
Удивительная встреча! Он уже здесь, хотя,наверное, только чтовозвратился из поездки. Паула чувствовала, что эта встреча не случайна; ведь Ульрих обычно никогда не приходил сюда. И тотчас же у нее мелькнула мысль: значит, госпожа Альмерс ничего не сказала племяннику о вчерашнем разговоре или передала его в такой форме, что он не мог думать о серьезном отказе; как бы то ни было, несомненно было делом ее рук, что он снизошел до желания лично переговорить с девушкой, которуюрешил осчастливить предложением руки и сердца. Значит, второе мучительное объяснение! При этой мысли в Пауле вспыхнуло все упрямство. Да неужели во что бы то ни стало хотят принудить ее к этому браку? Несомненно, Бернек явился за ответом на вопрос, который он лично даже не задавал! Ну что же, если так, то он получат его!
– Я не нарушу вашего уединения, фрейлейн Дитвальд? – спросил Ульрих, с поклоном подходя к молодой девушке. – Вернувшись домой, я узнал от Ульмана, что вы тут, и направился сюда, так как мне необходимо переговорить с вами. Так прошу вас извинить меня. Угодно ли вам выслушать меня?
Эти фразы указывали на то, что он решил идти прямо к цели; вступление было не длинно.
Паула лишь утвердительно кивнула головой, снова борясь с тем непонятным страхом, против которого ей не помогали ни мужество, ни упрямство. Как только она услышала голос Ульриха и очутилась во власти его глаз, она почувствовала себя совершенно беззащитной пред ним.
– Прежде всего, разрешитесделать одно пояснение, – продолжал он. – Я пришел сюда не для того, чтобы обратиться к вам с вопросом и просьбой, которых вы стольбоитесь. В этом отношении будьте совершенно спокойны.
Молодая девушка потупилась в сильнейшем изумлении.
– Господин фон Бернек… я, в сущности, совершенно не знаю…
– Вы знаете, о чем я говорил, – спокойно прервал ее Ульрих. – Вы, кажется, и сами не имеете представления о том, насколько ясно видно „нет“ повсему вашему существу. Вы сказали это слово ужевчера, и этого довольно.
Паула была поражена – она услышала не то, что предполагала, но вместе с тем поняла, что ей не избежать предстоящей беседы. Поэтому она, не глядя на Ульриха, спросила:
– Вам это сообщила госпожа Альмерс?
– Нет, тетя ничего не говорила мне. Вероятно, она вообще не сообщит мне о вчерашнем разговоре, так как вела его вопреки моему желанию. Я определенно просил ее предоставить это дело мне, но, несмотря на это, она все же вмешалась в него, хотя подобное вмешательство, в сущности, должно было послужить во вред. Вчера я пошел обратно за своей записной книжкой и стал случайно в передней свидетелем всего разговора.
– Вы все слышали? – воскликнула молодая девушка, и лицо ее внезапно залилось густым румянцем. – Если бы я предвидела это…
– То были бы менее откровенны, – добавил Ульрих. – Я неправильно судил о вас, Паула! Я думал, что мой Рестович и все состояние в ваших глазах имеют столь большое значение, что вы из-за них согласились бы стать моей женой. И именно это предположение сковывало до сих пор мои уста по отношению к вам. Я боялся не вашего отказа, а… согласия. Ябыл несправедлив к вам. Вы мужественно защищали себя и свою свободу от нелюбимого мужа, которого вам хотели навязать. Это была тяжелая минута для меня, но я… благодарю вас за эту правду.
Паула слушала с возрастающим смущением. Так вот какое подозрение заставляло его молчать! Значит, вот что явилось причиной его отчуждения и молчания, так глубоко оскорблявших ее! Медленно и робко подняла она глаза и взглянула на Ульриха; он был бледнее обыкновенного, но суровое выражение исчезло с его лица, на нем был лишь отпечаток серьезного спокойствия.