Через неделю профессор Роснер снова уехал, причем Бернек сам отвез его на станцию. По-видимому, его прежние дружеские отношения с бывшим учителем снова восстановились, к великому удовольствию госпожи Альмерс, которая не могла объяснить себе непривычную любезность своего обычно неприветливого племянника. Она нашла, что посещение профессора оказало на него в высшей степени благотворное влияние.
Это было в день отъезда профессора. Альмерс и Паула под вечер вернулись с прогулки по окрестностям замка. Эти прогулки были теперь крайне тягостны для Паулы. Госпожа Альмерс говорила с ней оскорбительным, ледяным тоном, а сегодня дала ей очень ясно понять, что время, данное ей на размышление, уже прошло.
Паула ничего не возразила на это, к большому удовольствию своей покровительницы; та сочла это доказательством того, что „упрямица“ осознала свою глупость и раскаивается в ней, и это настроило ее так благосклонно, что она отклонила намерение Паулы по обыкновению проводить ее в спальню и довольно милостиво проговорила:
– Останься еще на балконе, дитя мое, ты очень бледна и жалуешься на головную боль. Прохладный вечерний воздух будет тебе полезен, а я могу обойтись сегодня и без тебя.
С этими словамиона ушла.
Паула облегченно вздохнула. В глубине души она считала, что поступила нехорошо, распорядившись своей будущностью без ведома своей покровительницы, но тут же у нее явилась мысль, что последняя угрожала ей разлукой и, безусловно, приведет свои слова в исполнение, если она останется при своем. Слава Богу, теперь ей не придется идти неизвестно куда, к чужим людям.
Незадолго до отъезда профессора Роснера пришло еще письмо его жены; она написала, что вполне одобряет его выбор и с радостью примет молодую девушку в свой дом. Профессор простился с Паулой очень тепло и сердечно, так что она даже терялась в догадках, чем именно она заслужила подобноеотношение.
Ввиду подобного неожиданно благоприятного оборота своей жизни, Паула должна былабы быть очень довольна и благодарна, однако все время в ее душе появлялась какая-то непонятная, доселе не испытанная тоска. Быть может, это был страх пред неизбежным объяснением с госпожой Альмерс, хотя она знала, ей придется повторить лишь то, что она ужераз так решительно высказала.
Но кудадевалось мужество, с которым она тогда восстала против нелюбимого мужа, которого хотели навязать ей. Это чувство исчезло у нее в мрачные минуты у часовни над окутанным туманом озером. То, что она узнала тогда, было еще мрачнее, но, тем не менее, из этих темных теней вырисовывалось нечто такое, чего Паула еще никогда неиспытывала: сознание, что она любима!
Она отвергла руку человека, признавшегося ей в этом. Правда, тогда, она еще не знала его, ноон слышал этот резкий отказ, – и тогда наступил решительный конец всему. Молодой девушке казалось теперь, что то счастье, о котором она так мечтала и которое хотела спасти своим „нет“, – было совсем близко, но теперь утрачено навсегда.
На террасу упала слабая полоса света: это Ульман зажег в гостиной большую висячую лампу и вышел затем на балкон к молодой девушке, которая молча стояла, облокотившись на перила.
– Только что вернулся домой наш барин, – сказал старик, – я всегда радуюсь, когда он приезжает домой засветло. Он очень часто ездит верхом по лесам в темноте, никакие просьбы и уговоры не помогают.
– Разве это опасно? – спросила Паула. – Я думала, что в окрестностях Рестовича совсем тихо.
– Как для кого! Вы, например, совершенно спокойно можете гулять по лесу, а барин… – совсем другое дело. А теперь этот шалый парень Зарзо опять появился здесь. Что ему нужно в Рестовиче?
– Лесник Зарзо? Я думала, что он уже уволен?
– Конечно! Уже на прошлой неделе говорили, что он скрылся, и я благодарил Бога, что мы, наконец, избавились от этого злющего парня; но он, должно быть, был где-нибудь недалеко, и сегодня Янко видел его. Тут что-нибудь да кроется, и надо держать ухо востро!
– Разве вы не говорили этого господину фон Бернеку? – с тревогой спросила молодая девушка.
– Конечно, говорил, но он только пожал плечами, и сказал: „Пусть только посмеет попасться мне на глаза!“ – вот и все! Ведь он не знает ни страха, ни осторожности. Этот негодяй Зарзо что-нибудь да замышляет! Я готов дать голову на отсечение, если это не так!
Паула молчала, она нашла крайне „немилосердным“ непреклонное, суровое „нет“, которым Бернек ответил на все просьбы и уверения лесника, теперь же ей казалось, что он был прав в своей суровости.