– Но надеюсь, ты не будешь столь долго сидеть здесь, словно прикованный к своему порогу, – заметила тетка. – Теперь, летом, ты, правда, страшно занят, так что и передохнуть не можешь, я вижу, как ты целый день и верхом, и в экипажеразъезжаешь по своему имению и всюду распоряжаешься, но рассчитываю, что зимой ты обязательно навестишь меня, ведь тогда у тебя довольно свободного времени.
– Вряд ли, тетя, – ответил Ульрих, пожимая плечами. – В Рестовиче недостаточнохозяйничать; необходимо править им, как маленьким княжеством, и я немогу спускать натянутые вожжи. Пока я еще веду войну со своими людьми, никак не могущими приучиться к дисциплине и порядку. Фрейлейн Дитвальд только что была свидетельницей не особенно приятной сцены, разыгравшейся у меня с одним лесником. Правда, для меня это непредставляет чего-либо нового.
Он взглянул на молодую девушку, словноожидая от нее каких-либо слов по этому поводу, однако Паула как будто была очень занята чайным сервизом и не сказала ничего. Альмерс заметила это с неудовольствием и, конечно, сочла это за робость со стороны молодой девушки, однако тут жерешила, что нельзя так относиться к этим редким случаям сближения и что пора помочь положению разъяснением его.
Что касается Ульриха, то он придал этому лучшее, более правильное значение: он видел, что ему еще не прощено его „бессердечие“ в отношении Зарзо, однако не сделал попыткинастроить Паулу иначе, а попросту заявил, что долженнемедленно поехать на осмотр леса. Он коротко простился со своими гостьями и ушел.
Бернек уже совсем был готов к выезду и отдал приказание привести лошадь, как вдруг заметил, что у него нет записной книжки, которую он, несомненно, оставил в салоне. Поэтому он отправился туда за нею, но, когда открыл дверь передней, услышал голос Паулы, говорившей столь возбужденно, что он в изумлении остановился:
– Вы ошибаетесь! – воскликнула молодая девушка. – Господин фон Бернек не намекнул мне об этом ни словом, ни взглядом. Вы обязательно заблуждаетесь!
Ульрих тотчас же понял, что его тетка взяла в свои руки дело, которое, по ее мнению, не двигалось с места, и по его уходе заговорила о нем со своей протеже. Она вовсе не беспокоилась о том, что действовала в данном случае совершенно вопреки его желанию и воле; она уже так привыкла поступать вполне самостоятельно. Она пожелала открыть племяннику ту дорогу, которую он закрыл себе благодаря своему упрямству, и с большой энергией принялась за это.Ее холодный, спокойный голос составлял резкую противоположность возбуждению молодой девушки.
– Я знаю, дитя, что ты об этом и понятия не имела, однако всякое заблуждение тут исключается. Я уже обсуждала этот вопрос с племянником и считаю необходимым подготовить тебя, чтобы ты, как например, вданный момент, не растерялась и не потеряла сознания, когда он явится к тебе со своим предложением.
Никакого ответа на это не последовало; по-видимому, молодая девушка и на самом деле лишилась сознания.
Ульрих никогда не подслушивал, обыкновенно чем-либо давал знать о своем присутствии. Но что сделалось с ним в последние недели! Как часто он стоял на террасе под свешивающимися ветвями дикого винограда и прислушивался к беседе Паулы с Ульманом и ее смеху! Ведь только там он видел ислышал ее без той принужденности, которуюналагало на нее присутствие его лично и еготетки, только там он и узнал „солнышко“ и для него стало светлее в Рестовиче. И вот теперь он мог узнать, как будет принято его предложение, прежде чем возымеют силу уговоры и влияние, и это решиловсе. Он тихо отошел на одиншаг в сторону, туда, откуда мог через открытую дверь заглянуть в салон.
Госпожа Альмерс еще сидела за чайным столом, повернувшись спиной к двери, а Паула стояла пред нею, вся озаренная светом вечернего солнца, но, несмотря на это, какая-то странно бледная, с большими испуганными глазами.
– Я вполне понимаю твое изумление, – снова заговорила тетка, нашедшая вполне естественным молчание молодой девушки пред „громадным, неожиданным счастьем“. – Правда, Ульрих до сих пор ничем не выдал своих чувств; он ведь уже не юноша – мечтательный и только и знающий, чтоухаживать за дамами, но в серьезность его склонности к тебе ты можешь верить. Сознайся, ведь наверно ты и во сне не видела, что твоя будущая судьба решится здесь, в Рестовиче?
– Нет, сударыня, – с трудом сорвалось с губ молодой девушки, которая никогда иначе не называла своей покровительницы, да и не получала предложения делать это.
Однако на этот раз ей было дано милостивое разрешение.
– О, с этого момента, дитя мое, ты будешь называть меня тетей, – сказала госпожа Альмерс. – Невеста моего племянника имеет право на это, и я вполне одобряю его выбор. Ульриху нужна жена, верная спутница в его одиночестве, чтобы он не отучился совсем от света и людей. Ты – моя питомица, и я обещала твоейматери позаботиться о твоей будущности. Ты, наверное,и ненадеялась, что она будет столь блестяща; я же убеждена, что ты будешь за это благодарна и вознаградишь своей преданностью и самопожертвованием человека, который вместе со своей рукой даст тебе столь много…