— Должен сказать, мне очень нравится ваша принципиальность. В наше время это редкое качество. К сожалению, мало кто теперь готов жертвовать собой, как вы… «День крови», верно? Так она называлась? Слишком яркое название, но, вероятно, вы были тогда очень молоды, не могу вас осуждать. Вы все спланировали идеально, один из ваших соратников, господин Даттен, поделился со мной подробностями этой истории. Почти идеально… Жаль, что не выявили предателя, а иначе бы точно победили. Какая досада, все-таки, что был изменник.
Ринслейф опустил веки; нечто подобное он слышал каждый раз, когда к нему кто-нибудь приходил. За последнее время — один цикл или десять, он не знал — его посещали много раз. Вернесцы, актавейцы, лангориты и, конечно, федералы; они проводили с человеком по несколько минут, высказывали последнему герою вольного Секкина свое восхищение, уходили и больше никогда не возвращались.
— Вы, верно, думаете, что я какой-то историк или журналист. Нет… — пожилой человек наклонился к больному и зашептал ему прямо в ухо. — Федерация Юга верит в вас.
Живой труп широко распахнул глаза и взглянул на старика со смесью удивления, радости и… страха? Он отчетливо помнил, как люди Федерации помогали повстанцам в дни войны; на их поддержке и держалось восстание. Ринслейф понимал, конечно, что он и его товарищи были для федералов лишь пешками в их бесконечной борьбе с Лангорской империей, но его это не задевало — в конце концов, истории безразличны маленькие люди, рассуждал он. Попав в плен, Ринслейф смирился и уже полагал, что его ждет болезненная, ужасная, но спокойная вечность; чего же теперь хотела от него Федерация?
— Я понимаю, вы удивлены; не беспокойтесь, камеры отключены, нас никто не услышит, — сказал старик. — Я глубоко убежден, что люди должны помогать друг другу. То, что с вами произошло, ужасно. Сделать человека донором против его воли… из вас извлекли все, что только можно было извлечь. Сердце, легкие, печень… Остается только мозг. Страшная казнь. Лангориты, эти звери, они не знают жалости, и вы, господин Ринслейф, не хуже меня осознаете, что этому нужно положить конец. Вы, должно быть, думаете сейчас, что ничем не можете помочь, лежа на этой койке. Унизительно, но не беспокойтесь… доверяйте нам.
В голове Ринслейфа понеслись мысли. Человек, сидевший рядом с ним кажется, появлялся за последние несколько недель уже не впервые, он читал пленнику новости, рассказывал обо всем, что происходит за пределами Дворца возмездия в Дрё Серно, где и томился Ринслейф, но никогда до сегодняшнего дня старик ни слова не проронил ни про Федерацию Юга, ни про Секкинскую войну.
Ринслейфу очень хотелось ему доверять, да и ничего не оставалось; из всего, что есть в Дрё Серно, городе-концлагере, Дворец возмездия был самым ужасным: величайшая тюрьма города тюрем, воздвигнутая среди трущоб, где не стихали войны банд, содержала худших врагов Империи.
Сбежать из Дворца было невозможно, но старик, прошедший через все охранные системы, не скрываясь, и готовый вербовать заключенных прямо в камерах, вырос в глазах Ринслейфа до уровня бога. Его властный и в то же время лукавый взгляд не внушал доверия, но пленник ясно видел, насколько могущественен этот человек.
Его отнюдь не прельщала перспектива всю оставшуюся недолгую жизнь быть донором для лангорских рабов, он хотел освободиться, увидеть мир таким, каким он стал, и спасти его, и выход был только один.
— Вы присоединитесь к нашему делу? — спросил старик.
Ринслейф кивнул. Мужчина удовлетворенно улыбнулся и подошел к двери.
— Человек по имени Сунду Ринслейф умер сегодня, в пятый день второго цикла императора Хинрейва. Забудьте это имя; отныне вас будут звать… Jekken Ayraideri. Бессмертный рыцарь.
Долго ждать не пришлось; через несколько дней Ринслейф неожиданно для себя оказался в одиночестве в какой-то мрачной лаборатории, на чистой, но неудобной койке, на которой не мог пошевелиться, потому как был пристегнут к ней прочными ремнями.
Дорогое оборудование блестело, будто его только что отполировали. На голове Ринслейфа висело какое-то тяжелое устройство, давящее на виски; ему было любопытно, что это, но посмотреть он не мог. В углу стояла крупная черная фигура, напоминающая боевого робота.
Раздвижные двери комнаты раскрылись, внутрь вошел знакомый старик, одетый все в тот же серый костюм, поверх которого был накинут белый халат.