— Вы говорите, как человек. Наши враги не остановятся, пока не уничтожат нас всех; как бы мы ни ценили жизнь, Империя всегда важнее, чем один лангорит или даже миллион. Враг воспользуется любой слабостью и нанесет удар, когда мы не будем готовы. В этом опасность.
— Знаете, когда я еще не был ни императором, ни фёрхиллуром, меня воспитывали в Доме сирот в Гинвур Ланнори; я помню, чему нас учили. «Ты никто, твоя жизнь ничего не значит. Ты живешь ради чести и Империи». Это внушают каждому, я уверен, и вам тоже, и мы верим в эти максимы, поклоняемся семи принципам, как идолу. Когда Фенхорд отправил меня в Секкин, я видел, с каким блеском в глазах наши солдаты, простые молодые лангориты, надежда и будущее Империи, бросались под пули и кидались на вражеские штыки. Я восхищаюсь их героизмом, их подвиги не должны быть забыты, но страшно и несправедливо, что им пришлось умереть из-за нашей недальновидности. Вы правы, пока война не закончена, сложить оружие не получится… но все еще можно изменить.
— А что вы собираетесь сделать?
— Я откажусь от старой имперской политики, — мечтательно сказал Хинрейв. — Мы заключим мир со всеми соседями, закрепим границу и прекратим экспансию, откажемся от вечной вражды. В конце концов, все войны — ради мира. Первый шаг уже сделан: люди допущены в Кайлур, и это только начало. Переговоры будут продолжаться. Естественно, мы не допустим падения лангорского престижа, но кровопролитие окончательно прекратится, и вот тогда враг больше не будет угрозой, и мы окончательно изживем семь принципов.
— Вера в принципы нужна державе.
— Но она также вредна и опасна. У Империи много проблем, которые мы сможем решить, если прекратим воевать безо всякого повода. Несколько недель назад я был в Синно и Нурвине и своими глазами увидел страшную нищету, в которой живут тысячи людей и, как ни печально, лангоритов. Это и есть наш настоящий враг.
— Khergen, от принципов невозможно отказаться. Это же воля самого императора Синвера! Они слишком глубоко укоренились, с ними ничего нельзя сделать. Слишком большой риск, огромные ставки. Никто не знает, чем это кончится.
— Не попробуем — не узнаем, — улыбнулся император. — Это дело потребует тщательной подготовке. А риск… Перемены тоже стоят крови.
Терну хотел было возразить, но Хинрейв жестом остановил его.
— Я учту ваше мнение, тилур Шеркен. Мне нужно поразмыслить. Никому не говорите о нашем разговоре, это должен быть… сюрприз для всех. Окончательное решение я объявлю через четыре дня, в День войны. Вы свободны.
— Как угодно, — кивнул гвардеец и поспешил к двери.
Его удивило нежелание императора продолжать спор, но он решил, что у того, должно быть, есть более важные дела или более глубокое понимание проблемы. Для Терну принципы были не просто правилами поведения — на них держался весь мир, и тилуру Шеркену очень не нравилось, когда кто-то начинал покушаться на его веру.
Отойдя немного от двери, он заметил, как внутрь вошел высокий лейвор средних лет в очках, длинном темном плаще и белой рубашке с красным галстуком. Они перекинулись безразличными взглядами, и незнакомец исчез за дверью. Терну не придал этому значения и направился вперед по роскошному коридору, в конце которого, на лестничной площадке рядом с лифтом, ждал генерал Аффери с сигаретой в зубах.
С ним рядом стоял, сложив пальцы домиком, давний друг тилура Шеркена, Фуркум Мурдикин, владелец и главный управляющий корпорации Xergreiv Khorgest, одетый в бежевый деловой костюм. Военный и бизнесмен о чем-то беседовали вполголоса, но, увидев Терну, прервали разговор.
— О, Терну, здравствуй, — Фуркум коснулся двумя пальцами виска и резко поднял их вверх, словно бы изображая выстрел, но в другую сторону; таково тисури, традиционное лангорское приветствие, — какая неожиданность.
— Удивительная, — улыбнулся Терну и ответил тем же.
— О чем говорили? — мрачно поинтересовался Аффери.
— Политика… ничего особенного.
— Понимаю, — генерал подозрительно взглянул на него. — Время не ждет. Lumur merkat, tilaurren.
— Lumur merkat, — попрощался Фуркум, Терну промолчал; Аффери зашел в лифт и вскоре совсем пропал из виду.
— О чем он? — спросил Мурдикин, глядя ему вслед.
— Император вызывал меня в Комнату скорби, — ответил Терну. — Больше не скажу.
— Тайны? Заговор? Какая интрига!