Кит открыла глаза. Почему, во имя всего святого, она допустила такую ошибку – с таким мужчиной? И в такой ситуации. Это было порочно, глупо, чересчур рискованно. Но дело сделано и теперь ничего не поправишь.
И, кроме того, у неё были другие заботы. Каким-то образом ей придётся решать, как выпутываться из неприятностей, связанных со слухами об этой несчастной алмазной копи.
Кит натянула одеяло на голову и застонала.
Она собиралась войти в лондонское общество, едва потревожив его, остаться в нём почти незамеченной, а потом так же тихо покинуть, выполнив свою задачу. Кит не собиралась привлекать к себе внимание. Теперь она была бриллиантовой наследницей. Из колонии каторжников на другой стороне света! Алмазы в тюрьме! Кто не нашёл бы такую комбинацию интригующей?
Кит снова застонала. Это было одно из тех нелепых приукрашиваний, которые доставляли удовольствие её отцу. Это было в его духе – втайне посмеяться над теми, кто не слишком о чём-то осведомлён. Но отец послал её отомстить за него. И всё же, разрабатывая такой план, ему, конечно, не следовало рисковать, выдумывая столь глупую шутку. Нет, должно быть, у Роуз имеется какое-нибудь старое письмо с изложением обычных выдумок отца, позволяющих ему сохранить лицо. Тётушка перепутала его с письмом из Нового Южного Уэльса, сообщающим о предстоящем визите Кит.
В независимости от того, откуда взялись такие сведения, ущерб уже был нанесён. И Кит придётся разбираться с этим. Не похоже, чтобы у неё был выбор.
Между тем, она чувствовала необходимость вернуть ясность мысли. Ей нужна добрая прогулка верхом на свежем утреннем воздухе.
Мистер Девениш пребывал в плохом настроении. Он проспал всего несколько часов и проснулся с раскалывающейся головой – без сомнения, последствия выпитого бренди. Хьюго злился на себя – прошли годы с тех пор, как он просыпался с головной болью из-за выпивки.
Головная боль усиливалась по мере осознания того, что он провёл вечер совершенно бесполезно, – всё то немногое, что он узнал о дочери Синглтона, в сущности, сводилось к нулю.
Всё казалось простым и ясным: поговорить с девушкой, узнать, где жил её отец и начать расследование оттуда.
Но Кит Синглтон оказалась самым непонятным, самым легкомысленным и вызывающим крайнее раздражение человеком, которого он только встречал за долгие годы. Если бы она не была такой безмозглой, он бы… он бы…
Мистер Девениш выругался и потянул кисть звонка, чтобы позвать своего камердинера.
В этот никуда не годный вечер случилась и ещё одна, отчаянно злившая его неприятность. Как, во имя всего святого, могла безмозглая дурочка посреди бальной залы вызвать в нём возбуждение?
Должно быть, это из-за бренди.
Эти скупые Парсонсы подают своим гостям некачественный бренди! Да, в этом всё дело. Всё из-за второсортной выпивки: головная боль, плохое настроение… девушка.
Взгляд Хьюго упал на беспечно брошенные на прикроватный столик вещицы из набора, и его лицо помрачнело ещё сильнее. Его золотые часы с изображением феникса, поблёскивавшего рубиновыми глазами. Проклятье, на столе должно быть два предмета, а не один! Превосходное завершение превосходной ночи! Он потерял свою рубиновую булавку для галстука в виде феникса!
Хьюго заметил её исчезновение, как только вернулся домой и снял галстук. Он сразу же послал слугу с запиской к Парсонсу. Часом позже ему сообщили, что слуги искали, но не обнаружили ничего похожего на его булавку. Должно быть, он обронил её на улице.
Проклятье, он потерял её! Ко всему прочему, это была его любимая булавка. Хьюго сам сделал эскиз, как напоминание о том, что то, что разрушено, не имеет значения, всегда можно заново наладить свою жизнь.
Мистер Девениш лёг обратно в кровать и попытался вспомнить, когда в последний раз видел свою булавку. Но вместо этого поймал себя на мыслях о мисс Синглтон… Он поспешно сел.
Пропади она пропадом! Это очень возмущало – возбуждаться при мысли об этой маленькой простушке!
Хьюго мог воспроизвести в памяти каждое мгновение, когда его тело касалось её: от того первого момента, когда он взял у неё танцевальную карточку, и до того момента, когда они встретились в танце, до каждого мимолетного касания их рук. И до того вальса, когда он обнаружил, что на самом деле возбуждён…
Хьюго застонал, вспомнив об этом. Такого с ним давно не случалось, начиная с тех пор, как он был зелёным юнцом…
Он закрыл глаза. Проклятье, его тело всё ещё помнило, как его коснулось маленькое, стройное тело мисс Синглтон, когда после ужина она споткнулась и упала на него.
Хьюго решительно заставил себя сосредоточиться.
И обнаружил, что в его памяти всплывает первый случай, когда его карманы были обчищены в бытность его ещё юношей в Марселе. И о попытках карманных краж, предпринятых с тех пор…
Хьюго напрягся при мысли, которая вдруг вспыхнула в его мозгу. Он в течение нескольких мгновений обдумывал её, а затем потряс головой.
Нет! Это чепуха! Благородные, воспитанные деви́цы из высшего общества не крадут булавки для галстука у своих соседей по ужину. Это невозможно. Для начала девица даже не была достаточно умной…
Вот только… мисс Синглтон умудрилась протанцевать с ним два танца и просидеть весь ужин рядом, не выдав при этом никаких сведений о своём происхождении. Могла ли безмозглая курица проделать такое? У него не было большого опыта общения с такими девицами. Но поразмыслив немного, Хьюго пришёл к выводу, что безмозглая курица скорее болтала бы без умолку и сообщила бы все наискучнейшие подробности о своей семье и доме. Правда, может быть, шепелявость заставила её внимательней относиться к тому, что она говорит.
О, но это же нелепо. Его булавка просто где-нибудь упала.
Мистер Девениш чувствовал себя отвратительно. Голова у него просто раскалывалась. Во рту ощущался кислый привкус, причём разных оттенков. Нелепо воображать, что юная леди, вышедшая в свет, – опытный карманник, как марсельская крыса на причале. Ему нужна небольшая прогулка на холодном утреннем воздухе, чтобы в голове немного прояснилось.
Прибыл его камердинер, которому тут же были даны указания: принести кружку эля, приготовить лосины мистера Девениша для верховой езды и послать за конюхом, чтобы тот седлал Султана и подвёл его к дверям. Мистер Девениш собирался прогуляться верхом.
Несмотря на столь ранний утренний час, улицы были очень многолюдны и, как обычно, полны жизни: извозчики с грузом капусты и картофеля, ручные тележки, заваленные цветами, тачки, набитые старой одеждой, носильщики, тащившие корзины с кукурузой или таинственные коробки, булочники со свежими горячими пирожками, балансирующие с подносами на головах, слуги, торопящиеся выполнить поручения своих хозяина или хозяйки, нищие, грохочущие своими жестянками, мальчишки, путающиеся под ногами, снующие здесь и там, случайные поздно возвращающиеся картёжники и один или два пьянчужки, неустойчиво продвигающиеся к местам своего проживания.
Мистер Девениш едва ли замечал их. Всё его внимание занимала лошадь, Султан, огромный чёрный жеребец с блестящей шерстью и горделиво изогнутой шеей. Конь гарцевал, нетерпеливо перебирая ногами, выказывая большое воодушевление и излишнюю весёлость, сперва напав на мальчишек в одном месте, затем напугав парнишку мясника с его тележкой в другом, а потом он вдруг попятился, испугавшись собаки, подбежавшей близко к его копытам, бочком затанцевал по мостовой, неодобрительно тряся головой на развевающиеся юбки парочки горничных, спешащих куда-то с корзинками в руках.
Мистер Девениш улыбнулся, наслаждаясь озорными шалостями Султана. Жеребец всегда был послушен Хьюго, но сейчас лошади – так же, как и хозяину – была просто необходима хорошая скачка.