После того, как я поймала Джеремаю, пытавшегося украсть деньги из моей сумочки, я начала прятать их. Это должно было стать первой подсказкой, что он больше не был мальчиком из моей юности. Но даже учитывая пропажу двадцатидолларовых купюр, странные исчезновения по ночам, параноидальное поведение и отсутствие привязанности, я не осознавала, как низко он пал.
Как низко мы пали.
Дойдя до оживленного перекрестка, я посмотрела вверх и вниз, мимо машин, в поисках ресторана или кафе. Мой взгляд привлек продуктовый магазин.
Я торопливо перешла улицу, опустив голову. На парковке магазина меня встретил запах жареной курицы, и у меня потекли слюнки. Я отряхнула мокрые от снега спортивные штаны и сняла капюшон. Я провела пальцами по волосам и разделила их посередине пробором, создав обрамление, скрывающее большую часть моего лица. Мое отражение в раздвижных дверях магазина показало румянец на моих щеках от холодного воздуха.
Что ж, лучше выглядеть как утонувшая крыса, чем как труп.
Волна жара ударила в меня, когда я вошла и взяла черную корзинку из стопки внутри двойных дверей. Затем я последовала за своим носом в гастроном.
Женщина за прилавком изобразила улыбку, хотя ее взгляд был настороженным, когда она осматривала меня от пояса и выше. Если бы я была на ее месте, я бы тоже вытаращила глаза. Девять месяцев жизни на территории мотоклуба сильно повлияли на мою внешность.
— Что я могу вам предложить? — спросила она.
— Мне, пожалуйста, фирменный ланч. — Я указала на меню, где были курица и картофель фри за пять долларов. — Две штуки.
Она кивнула и занялась приготовлением еды, складывая ее в белый контейнер для еды на вынос. Затем она прикрепила наклейку с ценой к защелке и передала его мне.
— Спасибо. — Я не стала задерживаться и направилась через отдел продуктов, прихватив яблоко для своей корзинки. Затем я нашла молочный отдел и купила маленькую бутылочку шоколадного молока.
Мой желудок урчал при каждом шаге, пока я бродила взад и вперед по проходам, делая покупки из-за приступов голода. Я добавила банку маринованных огурцов и упаковку гавайских роллов (прим. ред.: гавайские сладкие роллы — это разновидность сладкого рулета, приготовленного с ананасовым соком и сахаром), сладких, которые мы с Пресли умоляли нашу маму покупать, когда она отпускала нас в магазин в детстве.
Мама покупала их за наличные, чтобы их не было в чеке, который папа просматривал после работы. Он не любил сладкие булочки. Ему не нравилось, когда мама тратила его деньги на то, что он считал ненужным.
Поэтому она покупала их на те небольшие карманные деньги, которые он выдавал ей каждую неделю. Папа думал, что она тратила эти двадцать долларов на латте по дороге, чтобы отвезти нас в школу, хотя на самом деле мама тратила их на нас. Леденцы или слаши (прим. ред.: слашем называют все замороженные в густую массу соковые и молочные напитки). Рожки мороженого или гавайские роллы. Мы с Пресли ели свои угощения в машине и без колебаний соглашались, когда она заставляла нас пообещать хорошо поужинать, чтобы папа не заподозрил, что мы перекусили.
Я скучала по маме.
Я скучала по сестре.
Пресли была здесь, где-то в Клифтон Фордж. И хотя у меня в кармане лежал телефон — третья вещь, которую я всегда носила с собой, — я еще не была готова позвонить ей. Сначала мне нужно было что-нибудь съесть и восстановить силы.
Потому что мне это было бы нужно.
Я должна была принести чертовски много извинений.
За то, что испортила ее свадьбу. За то, что принесла смерть к ее порогу. За то, что не ответила ни на одно из многих сообщений, которые она отправляла мне за последние десять лет.
За то, что ненавидела ее силу. За то, что завидовала тому, что у нее хватило смелости уйти. За то, что обвиняла ее, когда сама была, слишком напуганной, чтобы совершить прыжок.
Еще один длинный список. Я только надеялась, что она сможет простить меня.
Мое путешествие по магазину остановилось в отделе печенья. Я раздумывала, взять ли мне печенье с шоколадным кремом и сливочной помадкой, когда в проходе послышались шаги. Я проигнорировала их, предположив, что это еще один покупатель в поисках сахара, и положила обе упаковки печенья в свою корзину.
Я отвернулась от полок, готовая проверить свою теорию, и наткнулась на стену.
— Что, по-твоему, ты делаешь?
Съежившись от знакомого сиплого голоса, я подняла взгляд. Он прошелся по широкой груди, в которую я врезалась, мимо квадратной, чисто выбритой челюсти, к паре самых глубоких голубых глаз, которые я когда-либо видела.
Брови Люка были сведены над переносицей прямого носа, который делил его лицо. Я обратила внимание на симметрию его черт десять дней назад, когда он усадил меня в своем кабинете и расспрашивал о Джеремае.
Было легче изучать красивого начальника полиции Клифтон Фордж, чем заново переживать ужасы, которые я видела всего несколько часов назад.
Его темно-каштановые волосы были коротко и аккуратно подстрижены. Он стоял с гордой, властной осанкой, его сильные плечи были отведены назад, а руки сжаты в кулаки на узких бедрах.
— Я задал тебе вопрос, — отрезал он.
Я подняла корзину, висевшую у меня на локте.
— Покупки.
— Ты под охраной.
— Да? — Я осмелилась, затем сделала движение, чтобы обойти его и направиться к кассе. Корзина была тяжелой, а я сегодня была не в лучшей форме.
Но Люк двинулся следом, преграждая мне путь.
— Мне позвонил Нейтан и сказал, что ты сбежала.
— Пошла подышать свежим воздухом. Пешком. — Прямо через дверь.
Его челюсть сжалась, когда он посмотрел на меня сверху вниз со своего огромного роста. Он был на несколько дюймов выше шести футов (прим. ред.: 6 футов — это примерно 183 см.), и у меня свело шею, когда я попыталась сдержать его сердитый взгляд. Даже раздраженный, он был красив.
Я не видела Люка с тех пор, как он отвез меня в конспиративный дом. В ту ночь, когда Джеремая покончил с собой в доме моей сестры.
После выстрела незнакомый мужчина вытащил меня из дома моей сестры. Я отчаянно сопротивлялась, брыкалась и кричала, пытаясь броситься к телу Джеремаи, но он оттащил меня от места происшествия. Назовите это шоком или безумием, но я думала, что, если бы я могла просто прикоснуться к Джеремае, я смогла бы собрать все кусочки воедино. Я смогла бы стереть траекторию пули и отмотать время назад.
Вот только мужчина, схвативший меня, был слишком силен и вытащил меня наружу, в морозную мартовскую ночь. Затем появился Люк. Он стоял передо мной, почти так же, как сейчас, и дал мне возможность сосредоточиться на чем-то другом, кроме крови.
На его великолепном лице.
Он отвел меня к своему грузовику, посадил на пассажирское сиденье и включил обогрев. Затем он сказал мне сидеть смирно и ждать. Возможно, мне следовало сбежать той ночью, но, как и сегодня, мне некуда было идти.
После Люк сделал то, что делают копы после того, как вооруженный мужчина держал в заложницах двух женщин, прежде чем покончить с собой, он отвез меня в полицейский участок, где отвел в свой кабинет и задал мне ряд вопросов.
Я не ответила ни на один из них. Вместо этого я заметила, что у его глаз были такие темные круги по краям, что они напоминали графитовый кончик только что заточенного карандаша. Я изучала форму его рта, строгого и серьезного, и задавалась вопросом, как бы он выглядел с улыбкой. Я сосредотачивалась на движении его кадыка всякий раз, когда он глотал.
Я изучала Люка и игнорировала его вопросы, пока он не сдался и не отправился искать ответы у кого-то другого.
Пресли, должно быть, просветила его относительно всего, что произошло с Джеремаей, потому что после двух часов, проведенных в одиночестве в его кабинете, он вернулся и сказал мне, что мне небезопасно находиться на публике. Что моя жизнь в опасности, и он берет меня под охрану.