— А почему? Ей что, самой не известно?
— Она об этом не скажет ни за что, — сквозь сжатые зубы, словно обет, произнесла женщина. — Ни за что. — Повтор придавал фразе фанатичную страстность заклинания. — Ни за что, — прозвучало в третий раз.
Глава 16
НАДУШЕННОЕ ПИСЬМО
Приглушенно ухнула пушка на Петропавловской крепости: полдень. Как будто торопясь уйти подальше от раскатистого эха, Порфирий Петрович ускорил шаг и, зябко поежившись, толкнул дверь здания в Столярном переулке. Полицейский участок на Сенной располагался в четвертом этаже. Из открытых дверей по ходу доносились запахи кухни из расположенных вдоль лестницы частных квартир. Поднявшись по крутоватым ступеням до второго этажа, Порфирий Петрович остановился на лестничной площадке прикурить. Синеватый клуб пущенного дыма завис в сумрачном узковатом пространстве. Приходилось тесниться, чтобы пропускать в обе стороны курьеров и полицейских чинов. Целеустремленно спеша мимо, каждый из них словно своим долгом считал взглянуть на мешающего пройти курильщика с подозрением. Однако сдвинуться с места Порфирий Петрович не спешил. Вначале хотелось дождаться, пока отрадно разойдется по телу никотиновая волна, после чего уж взлетать по ступеням, как на гребне.
Войдя в участок, он с екнувшим сердцем обнаружил в приемной князя Быкова, который не замедлил взглянуть на него с жадным любопытством и тут же устремился навстречу.
— Порфирий Петрович! — с чувством вскрикнул он на ходу.
— Князь Быков? Рад. Честно сказать, не ожидал.
— А уж я-то как рад, Порфирий Петрович! Спешу, между прочим, сообщить нечто, что, по моему скромному разумению-с, поможет вас в вашем следствии. Александр Григорьевич позволили мне здесь вас дождаться.
— Надо же, как предусмотрительно с его стороны. — Порфирий Петрович покосился на Заметова, зыркнувшего в ответ с типичным для него дерзким ехидством. Щелкнув каблуками и поклонившись, Порфирий Петрович принял бережно протянутую князем фотографию. Это был снимок видного мужчины лет сорока, с чертами, еще не утратившими мужественной красоты, — сильный, с трепетными ноздрями нос, волевой подбородок, лепные скулы. Каким-то образом именно они бросались в глаза, выделяясь из заметно обрюзгшей плоти. Да, лучшие годы у этого человека явно миновали; вон как успел раздобреть. Однако светлые редеющие волосы лишь подчеркивали благородную высоту лба, а пристальный, решительный и вместе с тем чувственный взгляд мог по-прежнему притягивать взоры своей силой и скрытой ранимостью. Поза у человека была до театральности выспренна — впрочем, немного лукавое выражение лица выдавало, что он вполне это сознает. За напускной этой буффонадой скрывалась, впрочем, достаточно искренняя натура — хотя и, разумеется, палец в рот такому не клади; искренним подобный тип людей бывает разве что наедине с собой. Что, впрочем, не мешает им быть душой любой компании.
— Это и есть Ратазяев? — догадался Порфирий Петрович.
— Он, — кивнул князь.
— А он старше, чем я представлял, — сказал следователь, задумчиво поглядев на титулованную особу. Что же, интересно, может связывать юного аристократа с немолодым уже актером? И каким боком причастен к их компании Заметов?
— Как, кстати, продвигается следствие? — живо поинтересовался князь.
— Ничего, идет понемногу, — Порфирий Петрович слегка помедлил, прежде чем обратиться к аристократу с подобающим титулу почтением, по имени-отчеству — Макар Алексеевич.
— Но Ратазяева-то нашли?
— Вам ничего не говорит такое имя: Константин Кириллович Говоров?
— Говоров? Где-то, кажется, слышал-с.
— Он некоторым образом знаком с вашим другом Ратазяевым.
Щеки у князя зарумянились.
— Вообще-то у Алексея Спиридоновича знакомств было множество. Просто он не всем меня представлял-с.
— А вы, кстати, не подскажете, где бы мы могли найти этого самого Говорова? Мы весьма заинтересованы в разговоре с ним. Возможно, он располагает и сведениями, относящимися к исчезновению вашего друга.
— К сожалению, ничем не могу помочь. Разве что вот эту фотографию оставить.
— А Виргинский? Павел Павлович Виргинский, студент? Вы такого не знаете? — Князь в ответ лишь пожал плечами. — Фамилию Ратазяева мы нашли в некоем документе, относящемся к Виргинскому.
— Нет. О таком не слыхивал-с.
— Что ж, и на том спасибо, — задумчиво пряча фотоснимок в нагрудный карман, поблагодарил Порфирий Петрович. — Нам любая крупица на пользу.
Хотя в душе он не ощутил ничего, кроме разочарования. И уже рассеянно смотрел куда-то собеседнику через плечо.
— Ратазяев Алексей Спиридонович, тот самый исчезнувший актер, — сказал Порфирий Петрович, выкладывая снимок Никодиму Фомичу на стол.
— Где-то я его и вправду видел, — призадумался главный суперинтендант, рассматривая фото. — В какой-то постановке. Хотя столько лет прошло.
— Есть приказ прокурора расследовать его исчезновение. — Никодим Фомич на это степенно кивнул. — Надо бы, чтоб кто-нибудь из ваших обошел с этой карточкой трактиры возле Сенной. По словам Виргинского, бумагу Ратазяев подписывал в одном из тамошних кабаков. Начать следовало бы с Сенного рынка и уж дальше плясать от него.
— Что ж, кажется, подходящее занятие для нашего Салытова. Порфирий Петрович с чуть заметным кивком дрогнул ресницами.
— При расспросах неплохо бы ему еще и упоминать фамилию Говорова.
— Не вижу к тому противопоказаний, — не стал возражать Никодим Фомич и о чем-то задумался, поджав губы. — А вы знаете, — сказал он наконец, — Виргинский-то ваш на волю просится.
— Странный он юноша. Непредсказуемый, — произнес Порфирий Петрович, прикуривая.
— Что ж в том странного, на свободу стремится.
— Какая же это свобода, мытарствовать да голодать. Здесь его хотя бы кормят.
— Он, кажется, одно время юриспруденцию изучал? Вот, видно, из лекций в правах своих и поднаторел. Обвинения же против него не выдвинуто? А потому, если вникнуть, удерживать мы его не можем. Что же касается исчезновения Ратазяева, так вы, Порфирий Петрович, преступного деяния в том пока не установили. А по делу того карлика, так оно и вовсе закрыто, если мне память не изменяет.
— Мне этого знатока подле себя держать надобно, — заметил Порфирий Петрович, хмурясь на плохо прикуренную папиросу.
— А вот если прокурор Липутин…
— Ой, только его еще здесь не хватало! Уж лучше я сам с Виргинским переговорю.
В голосе сослуживца Никодим Фомич уловил нотку усталости. Вон и круги под глазами.
— Не щадите вы себя, Порфирий Петрович. И курите что-то многовато.
Порфирий Петрович лишь шумно затянулся и, пустив струю дыма, сказал в ответ:
— Это все ничего. Думать, знаете ль, помогает.
— Вы не вправе меня здесь удерживать, — строптиво сказал Виргинский.
Порфирий Петрович со вздохом посмотрел на студента, который, прикрыв глаза и сцепив руки за затылком, лежал на откидной койке. Щеки у него уже не были впалыми, сошла и нездоровая бледность — явно давало о себе знать регулярное питание.
— Это так, — согласился Порфирий Петрович. — Как раз об этом я и зашел сообщить. Уйти отсюда вы вольны в любую минуту.
Судя по разом открывшимся глазам, данная фраза Виргинского слегка озадачила.
— Ну и прекрасно, — сказал он садясь, впрочем без особой уверенности.
— Мне хочется верить, что вы невиновны, — продолжал между тем Порфирий Петрович. — Будем от этого и отталкиваться. Однако, выйдя, вы тем самым подвергнете себя опасности. Тот, кто убил Тихона и Горянщикова, все еще где-то бродит.
— Но по официальной версии, именно Тихон и убил Горянщикова, после чего покончил с собой?
— По официальной. А по сути, убийца и Тихона и Горянщикова по-прежнему разгуливает на свободе. Причем субъект этот крайне опасный. Может статься, он на этом в своих злодеяниях не остановится. Так что, находясь здесь, вы по крайней мере в безопасности.