— Почему. По большому счету возможно бывает все, — спокойно возразил Порфирий Петрович. — Возьмем это за первый неопровержимый довод. Это произошло, а следовательно, это возможно. Имеющий место факт уже сам по себе предопределяет достоверность происходящего. — Салытов нетерпеливо тряхнул головой. — Ты вдумайся, Илья Петрович.
— А ты уже сам до чего-то додумался?
— Ко мне само пришло логическое умозаключение.
— Это какое же? Как оно могло прийти… из этого!
— Быть может, у меня в сравнении тобой есть некоторая фора. Ведь я уже раз встречал этого господина.
— Ты говорил. У процентщика. Ну и что с того?
— Он меня действительно впечатлил цитированием из гоголевского «Ревизора». Он же когда-то был актером, этот Говоров. Очень так, знаешь, натурально. Прямо-таки полностью отождествлялся со своим персонажем.
Вид у Салытова был откровенно растерянным.
— Ну и что?
Порфирий Петрович искал, куда бы девать окурок.
— Не все сразу, Илья Петрович. Не все сразу.
Глава 20
СВИДЕТЕЛЬ С ТОГО СВЕТА
Порфирий Петрович смотрел из окон прокурорского кабинета на улицу Гороховую. Курить хотелось — сил нет. Поэтому, чтобы как-то отвлечься, он озирал сейчас цепочку фонарей в тумане пасмурного утра. Сзади слышался шелест бумажных листов и прокурорские вздохи.
Прокурор Липутин как раз закончил ознакомление со следовательским отчетом и закрывал сейчас папку с делом. Оно, наряду с прочим, включало также показания Толкаченко и Якова Никитича, а плюс к тому официальный запрос самого следователя на медицинскую экспертизу тела, идентифицированного как Константин Кириллович Говоров.
Лицо у Липутина было откровенно кислым.
— Ну так что, Порфирий Петрович, вы в самом деле полагаете, что все это составляет достаточные основания для процедуры вскрытия?
— Именно так, ваше превосходительство. Иначе я бы не стал вас беспокоить по этому вопросу.
Липутин поморщил нос.
— Скончался человек скоропостижно, в запертом помещении. У себя в отчете вы сами же утверждаете, что нет никакого свидетельства насилия. Ни крови, ни ранений, ни даже синяков. Кожные покровы не повреждены.
— Я констатировал, что не было внешних следов насилия. Между тем дворник заявил, что слышал шум борьбы.
— Нет, нет и нет! Мы не вправе брать за основу дела чьи-то там показания о якобы шуме, да еще через закрытую дверь. Не говоря уже о том, что это вообще логически не вполне объяснимо.
— Почему же. Объяснимо, — заметил Порфирий Петрович. — Если предположить, что Говоров боролся не с человеком, а, скажем, с воздействием химикалий. — Липутин недостаток уверенности скрыл за раздражением, а потому нетерпеливо покачал головой. — Я подозреваю отравление, ваше превосходительство. Как и в случае с…
— Вы ведь не будете мне опять напоминать об отравлении того дворника, — сердито воскликнул прокурор. — То дело, насколько нам обоим известно, закрыто.
— Если даже о нем не упоминать, то существует еще и связь покойного с пропавшим актером, Ратазяевым. Вскрытие могло бы определить…
— Да что вы мне все о вскрытии! Вот в самом деле, заладили. Он что, ваш Говоров, не мог от естественных причин скончаться?
— Мог, вполне. Только странное получается совпадение, учитывая обстоятельства.
— Какие еще обстоятельства?
Судя по мелькнувшей в глазах растерянности, прокурор уже пожалел, что задал этот вопрос.
— Как вы изволили прочесть в отчете, дворник слышал, как в здание заходят двое.
— Ну, говорить можно всякое. Он мог попросту ошибиться. Что же до его россказней о двух голосах в квартире, то это опровергаются элементарной логикой.
— Согласен. Учитывая то, что окна были заперты изнутри, а Толкаченко находился у дверей безотлучно, присутствие в говоровской квартире второго человека логически не объяснимо.
— Ну вот видите? Согласны же? — Липутина согласие подчиненного скорее удивило, чем обрадовало. Он поспешил закрепить это неожиданное преимущество. — Ведь согласны? — переспросил он еще раз.
— Согласен.
Липутин, сосредоточенно кашлянув, насупил мохнатые брови.
— Но, однако, как вы в таком случае объясните…
— Наличие в квартире двух голосов? Липутин так же хмуро кивнул.
— Говоров был актером, опытным лицедеем. Не исключено, что он попросту разговаривал сам с собой. Да еще и был пьян. А если под воздействием яда, так при этом, возможно, еще и бредил. Мы и сами-то иной раз воссоздаем или репетируем у себя в голове какие-нибудь словесные дебаты. Вот и он, может, попросту озвучивал нечто подобное.
— Точно! Вы буквально вслух изложили мои собственные мысли. За исключением яда. Версию отравления я бы рассматривать не стал. Просто пьяный лицедей, можно сказать, в предсмертном бреду…
— Да, только вы не учитываете присутствие на лестнице того загадочного субъекта, о котором упоминают оба свидетеля. Толкаченко к тому же сказал, что голос показался ему знакомым. На допросе он заявил, что голос был тот же самый, что у человека в квартире — того, что находился там вместе с Говоровым. Или же, если представить, Говоров сам имитировал его голос.
— Что же это доказывает? — осведомился прокурор сердито.
— А ничего. Быть может, предполагает, что Говоров за непринужденной беседой с этим самым человеком взялся вдруг озвучивать сцену с участием их двоих. Так просто, потехи ради изображая собеседника вместо него самого. По всей видимости, оба уже успели расстаться в дверях квартиры. Только тот загадочный субъект вслед за тем из дома почему-то не вышел. А поднялся этажом выше и стал выжидать. Чего? Может, того, когда Говоров грохнется?
— Что-то у вас и не то, и не это, и не разэто…
— Что ж, ладно. Буду придерживаться лишь того, что мне достоверно известно. Скажем, тех слов, что Говоров выкрикивал Толкаченко через дверь. Например, «это еще как сказать, который из нас душегуб». Похоже не просто на заявление о собственной невиновности. Звучит скорее как встречное обвинение. Что ему, дескать, известен истинный убийца. Таким образом, он сам провоцирует преступника убрать его как опасного свидетеля. При подобном раскладе подозрение вполне обоснованно падает на человека, поджидающего на лестнице.
— Только вы одно упускаете из виду, Порфирий Петрович. Что истинного убийцы у вас и нет, поскольку и убийства-то по сути никакого не совершено. Где оно? Уж не про карлика ли вы того опять? Мы уже, кажется, давно постановили, что человек, убивший карлика, сам потом наложил на себя руки.
— Но новые свидетельства…
— Вы, наверно, об исчезновении того артиста, как его, Ратазяева? А у вас есть свидетельства, что Ратазяев действительно убит? Или вы обнаружили его труп? Если так, то я, право, удивлен, почему вы до сих пор не поставили меня в известность о столь значимой улике.
Прокурор усмехнулся, довольный своим сарказмом.
— По меньшей мере, сама эта внезапная кончина в общем-то вполне здорового человека во цвете лет…
— Вы мне о Говорове? А откуда вы знаете, что он был здоров?
— Вот и я о том. Закон предусматривает установить истинную причину его смерти. А для этого требуется медицинская экспертиза.
— Какая еще экспертиза! Так и реактивов не напасешься — обследовать всякого там забулдыгу, допившегося до чертиков. Вы вон сами пишете в докладе, что возле его тела был обнаружен пустой штоф.
— А что, если мы напрасно отмахнулись от результатов доктора Первоедова, о причине смерти того дворника? Предположим хотя бы на минуту, что дворник тот Тихон был намеренно отравлен через водку. Тогда у нас что, налицо безнаказанное продолжение того самого преступления? Эдакий сложившийся, преступный modus operandi?[1] Чтобы газеты потом всюду раструбили, что из желания поскорей замять дело полиция-де позволила убийце совершить еще одно, повторное злодеяние? Говорова от смерти мы уберечь не сумели. Но представляете, какой скандал поднимется, если мы повторно допустим аналогичную ошибку?