— Ну полно. Меня весь этот нонсенс, признаться, порядком утомил. Так что давайте взглянем на факты. Убийцей Тихона или Горяншикова, Порфирий Петрович, я не могу являться уже потому, что я на тот момент находился за полтыщи верст отсюда, в Оптиной пустыни. Если б вы как-то потрудились проверить мое алиби, то не тратили бы сейчас понапрасну время, излагая мне все эти нелепые и совершенно необоснованные доводы.
— А я, кстати, как раз потрудился. У меня всегда вызывают подозрение люди, стремящиеся обеспечить себе алиби прежде, чем их в чем-либо обвинят — как вас, в данном случае. А потому человек от следственного управления в Калуге был своевременно отряжен на аудиенцию с отцом Амвросием, царствие ему небесное. И по счастью, был им принят и все от него узнал, прежде чем тот преставился.
— Вот как? В этом не было никакой необходимости. Достаточно было просто свериться с книгой учета паломников в обители. Зачем было беспокоить святого старца.
— А мне, знаете, хотелось услышать это именно из уст отца Амвросия. В конце концов, почитаемый старец был вашим наставником по семинарии, не так ли?
— И что? — спросил Осип Максимович несколько севшим голосом.
— По счастью, посланный нами за сведениями человек отнесся к своим обязанностям самым тщательным образом. И все, что узнал от отца Амвросия, передал нам дословно.
— Что же именно?
— Что «был кто-то под таким именем».
— Ну вот, сами видите.
— А вам не кажется, что фраза эта кое на что намекает? Лично мне она намекает, что он ожидал увидеть иного Осипа Симонова, а не того, что предстал перед ним. Уж во всяком случае, старик наставник не удостоил бы такой уничижительной фразы своего бывшего воспитанника.
— Но ведь я лично отбыл в пустынь, на московском поезде. У меня и подтверждение тому есть: Вадим Васильевич меня провожал.
— Выйти из пункта А — еще не значит прибыть в пункт Б. На московский поезд вы, должно быть, действительно сели, но это лишь в начале пути. А затем сошли на ближайшей станции, в Тосно. Во время же поездки вы поменялись багажом с неким актером по фамилии Ратазяев. Который затем отправился в пустынь вместо вас и морочил там старца. Стыдно, Осип Максимович!
— Интересно, с какой стати тому актеру было все это проделывать?
— А с такой, что вы к той поре крепко взяли его за горло. Вы знали о его уранических наклонностях — проще говоря, что он гомосексуалист. А у нас содомия карается ссылкой в каторжные работы, с полным лишением гражданских прав. Разумеется, среди своих, в кулуарах, эту деликатность можно и замять. Но если дело предать огласке и довести до суда… Чем вы ему и пригрозили.
— Между прочим, где он, этот Ратазяев? Он что, подтвердил все это лично? Если так, то он бессовестный лжец.
— Честно сказать, Ратазяева мы пока не нашли.
— Вот! Вот в чем для вас разом и плюс и минус. Плюс в том, что это позволяет вам вставлять этот персонаж в любое место вашего неразгаданного ребуса. А минус — который, кстати, перевешивает этот плюс стократ — что ваши обвинения абсолютно бездоказательны.
— Позвольте мне продолжить. Сойдя в Тосно — где вас, кстати, случайно заметил, э-э… милый друг Ратазяева князь Быков, вы первым же обратным поездом возвратились в Петербург. Далее под именем Говорова вы сняли номер в гостинице «Адрианополь». Этот самый Говоров был вашим агентом, известным Горянщикову. Из гостиницы вы отправили Горянщикову с посыльным записку, завлекая его тем самым в гостиницу, якобы для встречи с Говоровым. У посыльного было и еще одно задание: передать некое любовное послание — поддельное — от одной дамы. Да чего скрывать — от Анны Александровны. В том послании Тихона той же ночью просили прийти в Петровский парк. В номере гостиницы вы разделались с Горянщиковым, удушив его подушкой. Тело запихали в ратазяевский чемодан, предусмотрительно приказав артисту, чтобы чемодан был пуст. Поскольку в своей шубе Горянщиков в чемодан не умещался, вы ее зашили в матрасе. Консьержу вы просто сказали, что господин Горянщиков будет занимать номер вместо вас, а чтобы хватились не сразу, заплатили им авансом за неделю вперед. Хотя спохватываться те сонные тетери особо и не собирались. Правда, малолетний посыльный что-то заподозрил — нуда ладно. Чемодан вы унесли в Петровский парк, на ночное рандеву с Тихоном. Тот, разумеется, ожидал увидеть Анну Александровну и, мягко говоря, удивился. И состоялся, как я представляю, примерно следующий диалог:
«А где же Анна Александровна?»
Вы ему: «Она прийти не смогла. Вместо этого прислала меня».
«Вас? В эдакое место?»
— Па-апрашу! — побагровев, рявкнул Осип Максимович.
— А что, не так разве было?
— Прекратите этот фарс!
— А вы посмотрели на Тихона — проницательно так, вы это умеете — и сказали: «Тихон. Анна Александровна очень просит тебя помочь». На что он, я представляю, не задумываясь, истово так сказал: «Да я за нее Богу душу отдам!»
Осип Максимович сердито отвернулся.
— Ну что, вырисовывается потихоньку? — поинтересовался Порфирий Петрович.
Собеседник точно таким же жестом повернулся обратно и мотнул головой.
— Ну так вот, — продолжал следователь. — И вот вы ему, сразу или чуть погодя, открываете чемодан и показываете его содержимое. То есть бездыханное тело Степан Сергеича Горянщикова. Которого Тихон, кстати сказать, ох как недолюбливал. И рассказываете ему, Тихону, какие домогательства терпела Анна Александровна от этого гнусного карлика и как похотливо он последнее время поглядывал на Софью Сергеевну — подумать, совсем еще ребенка! И наконец, раскрываете отчаянный замысел якобы Анны Александровны насчет того, чтоб избавиться от этого урода-сатаноида, прежде чем тот совершит какое-нибудь злодеяние, еще более страшное.
Тихон, охваченный ужасом, поспешно соглашается — дескать, пособлю, непременно пособлю! А вы ему: «Мы все представим как самоубийство. Помоги-ка мне обвязать вокруг этой березы веревку. Так. Я тебе на плечи встану, а ты меня подсади. Вот и славно. Ты не беспокойся, я знаю, что делаю. Теперь меня опускай. Тихон, голубчик, да ты весь дрожишь! На-ка вот, хлебни водочки. Я как раз шкалик припас». А когда он из дружеских чувств — знаете, как это у сообщников, — предлагает приложиться и вам, вы деликатно отказываетесь: «Нет, не сейчас. Одному из нас надо иметь ясную голову, следы замести». Я полагаю, что-то вроде этого? А, Осип Максимович?
— Что?! И все это из-за того, что я опубликовал какую-то пару скабрезных книжонок?
— Нет, вовсе не из-за этого. Я сейчас как раз приближаюсь к главному. Позволите продолжить?
— Вы ничего не докажете, — опечаленный будто именно этим, ответил Осип Максимович.
— Итак, вот бедняга Тихон уже и висит. Вы же, его топором, тюк Горянщикова по голове! И сунули орудие убийства дворнику за пояс. А тем временем истинному Говорову, Константин Кириллычу, вы поручили скомпрометировать Лилю. Для чего? Чтобы убрать ее подальше. Скажем, куда-нибудь в ссылку, в Сибирь. Вместе с малолетней дочкой. Вы ведь этого хотели? Но к несчастью для Лили с Веронькой, у Говорова этого не получилось.
— Вообще не возьму в толк, о чем вы. Что еще за Лиля?
— Да знаете вы. Проститутка. Она ею стала, но была таковой отнюдь не всегда. Родом она из вполне добропорядочной семьи. Впрочем, к этому мы еще вернемся. Итак, Говорова вы убили, поскольку он был вашим детищем. Не просто распространителем тех порнографических изданий. Это он нашел для вас Ратазяева. Ему вы поручили избавиться от Лили. Но, как и все слуги, он знал про своего хозяина слишком много. Во всяком случае, достаточно, чтобы вас низвергнуть. Возможно, он начал вас шантажировать. Или же просто перестал вас устраивать, так как проваливал ваши задания. Несомненно, вам было досадно брать на себя устранение Лили и ее ребенка. Но вам необходимо было уничтожить свидетельство своего более раннего преступления. Я имею в виду совращение Лили, которую вы изнасиловали. А потому вы ее убили. А с ней и ее дочь, Вероньку. Точнее, вашу общую дочь. Да-да, Осип Максимович, отец этого ребенка — именно вы. Можете отрицать, но это прослеживается даже в ваших чертах. В частности, нос — что у вас, что у девочки на кончике носа есть характерная ложбинка. Точнее, была. Это я о ребенке: у девочки от носика ничего теперь не осталось.