Доев яблоко, она потянулась за очередным куском хлеба.
— И что же это за правда? Твоему мужу нравились мужчины?
— Нет. Дети.
Пейтон резко выпрямился в кресле, и по спине его пробежал холодок. Рассказ девушки бередил старые раны и вызвал печальные воспоминания. Он был прехорошеньким ребенком, потом миловидным юношей. К счастью, ему удалось избежать противоестественных домогательств в полном смысле этого слова, однако пришлось познакомиться с темной стороной жизни в весьма юном возрасте. И сейчас, слушая Кирсти, он, с одной стороны, хотел заставить ее замолчать, а с другой — сражаться с подобным злом не на жизнь, а на смерть.
— Маленькие мальчики? — спросил он.
— И маленькие девочки, — ответила она. — Но чаще все же мальчики. Даже теперь меня часто принимают за ребенка, так мало женственного в моей фигуре. Скорее всего он потому и решил жениться на мне: думал, сможет заставить себя совокупляться со мной и зачать одного-двух детей. Узнав правду, я долгие часы проводила в часовне, благодаря Бога за то, что сэр Родерик не смог исполнить свой супружеский долг, потому что кара за его противоестественные пристрастия неминуемо пала бы на головы моих детей. — Кирсти почувствовала, как Пейтон напрягся, и вдруг поняла, что этот красивый мужчина был некогда очаровательным ребенком. Это наполнило ее душу печалью. — По правде говоря, предпочитай он мужчин, я нашла бы в себе силы смириться с этим. Конечно, и церковь, и закон осуждают такие отношения, но когда речь идет о взрослых людях, это совсем другое дело. Я ведь хотела прийти к какому-нибудь соглашению с сэром Родериком: например, пообещать хранить его секрет, а он чтобы взамен дал мне свободу и возможность вступить в другой брак.
— Ты уверена, что он использует именно детей?
— Совершенно уверена. — Кирсти отхлебнула бодрящего напитка. — Слухи давно ходили, но, когда я начала понимать их смысл, твердо решила узнать всю правду. Я стала замечать, что сэр Родерик всегда держит самых маленьких при себе, что странно, и что все дети в доме хороши собой, и что порой бывает так: какой-то ребенок некоторое время живет в доме, а потом вдруг исчезает. И вскоре поняла, что ласки и объятия, которые он расточает малышам, далеко не отеческие. Тогда Я стала искать способ застать его врасплох. И однажды мне это удалось. — Она снова отхлебнула эля. — То, что я увидела, мне снится до сих пор в кошмарных снах. Не знаю, как я сдержалась и не бросилась в комнату убить негодяя. Только вряд ли я убила бы его, а вот он заставил бы меня умолкнуть навсегда.
— Ты поступила правильно. А доказательства его злодеяний у тебя есть?
— Только мое слово и еще слово нескольких детей. Некоторым из его слуг известно все; остальные могут только догадываться. Но вся прислуга боится за свою жизнь и рта не раскроет. В доме есть два человека, которые оказали мне в свое время кое-какую посильную помощь, когда ребенку угрожала смерть. Я пыталась найти поддержку среди простолюдинов, потому что именно их детей он покупает или крадет, но у меня не было достаточной свободы действий, чтобы добиться существенных результатов. Те немногие из простых людей, кто по-настоящему беспокоился о судьбе детей, мало чем могли мне помочь. Я сделала все, что могла, чтобы люди не посылали к нему мальчиков для обучения. Тогда он перешел на детей бедняков, как тех, кто живет на его землях, так и жителей городов, где заседает королевский суд. Большей частью страдают именно дети бедняков. Мало того что сэр Родерик совершенно не боится, что родители этих детей потребуют покарать его за то, что он делает с ними, но родители к тому же быстро забывают о своих детях, так что сэр Родерик волен использовать их для утоления своего другого, еще более противоестественного пристрастия.
— Что же это за пристрастие такое?
— Он получает удовольствие, причиняя боль и убивая.
Пейтон допил эль и вновь наполнил кубок. Нетрудно было поверить, что сэр Родерик питал слабость к мальчикам. Но убивать? И долгие годы оставаться безнаказанным?
— Ты мне не веришь, — сказала Кирсти после паузы, наблюдая за выражением его лица.
— Поверить трудно, — признался Пейтон. — Я знаю, что некоторых привлекает красота детей. Догадываюсь, что дети, подавленные сознанием незаслуженного позора, молчат и тем самым помогают сэру Родерику сохранить его гнусную тайну. Но ведь это продолжается не один год. Он не только насилует детей, но еще и убивает невинных крошек! И до сих пор его никто не разоблачил, не помог несчастным детям! — Пейтон покачал головой и вздохнул. — Ты просишь меня поверить в то, во что поверить невозможно. К тому же не имеешь никаких доказательств.
— Зачем бы я стала выдумывать подобную историю?
— Хотя бы затем, чтобы избавиться от нелюбимого мужа.
— Тогда пойдем со мной. Может, тебе следует выслушать еще кое-что, помимо моей истории.
Пейтон кивнул, и через несколько минут они уже тихо шли по проулкам темного города. Опять он изумился ее умению двигаться быстро, бесшумно и незаметно. Он едва поспевал за ней.
Наконец они остановились возле жалкой лачужки, в самом центре густо заселенных трущоб, где ютились бедняки. Неожиданно Кирсти исчезла — и Пейтон уже потянулся было за мечом, как вдруг кто-то дернул его за лодыжку. Он опустил глаза и увидел, что девушка выглядывает из глубокой щели, образовавшейся в осыпающемся фундаменте лачужки. Двигаясь очень осторожно, он последовал за ней. Лаз был узкий, и он с трудом протиснулся в него. Оказавшись внутри, девушка прикрыла отверстие лаза доской, затем зажгла факел. Их взгляду открылось сырое, заброшенное складское помещение. Пламя факела осветило испуганные лица пятерых детей.
— Все хорошо, мои дорогие, — сказала Кирсти, вытаскивая из-под плаща, который Пейтон одолжил ей, небольшой мешок. — Я принесла вам поесть.
Очевидно, подумал Пейтон, Кирсти успела собрать со стола все остатки, пока он ходил за плащами для них обоих и оружием для себя. Несмотря на то, что дети лежали не на полу — в комнате был грубо сколоченный низкий помост, а также одеяла и другие мелкие предметы обстановки, жилище это производило тяжелое и печальное впечатление. Уже сам факт, что Кирсти заботилась об этих детях, заставил Пейтона поверить тому, что сказала Кирсти.
Он внимательно рассматривал детей — четырех мальков и одну девочку. Все пятеро были очень красивы той своеобразной красотой, которая свойственна только детям. Несмотря на то, что еда, принесенная Кирсти, вызвала у них живейший интерес, они не сводили глаз с Пейтона. Выражение испуга и тревоги на их лицах поразило его до глубины души. Он сделал шаг по направлению к детям — и тут самый старший из мальчиков передвинулся так, что оказался между Пейтоном и другими детьми, и оскалился как дикий зверек. Девочка стала тихо плакать.
— Нет, мои хорошие, — принялась успокаивать детей Кирсти. — Он нам не враг.
— Но он мужчина, — сказал старший мальчик.
— Это сэр Пейтон Мюррей, и, клянусь, он не сделает тебе ничего плохого, Каллум. Он не мог поверить тому, что я ему рассказала. Поэтому я привела его сюда, чтобы вы подтвердили мой рассказ, и тогда он поможет нам.
— Он убьет то страшное чудовище? — спросила девочка. — Того злого человека, который делал мне больно? И мне снова можно будет выходить из дома? А моего братика он вернет мне?
— Нет, Мойра. Твой братик теперь с ангелами.
— Да, этот злодей отрезал… — прошипел Каллум.
— Маленький Робби теперь с ангелами, — мягко, но твердо прервала мальчика Кирсти.
Каллум посмотрел на Пейтона:
— Вы хотите, чтобы я рассказал вам все, что выделывал этот подонок?
В голосе мальчика прозвучало столько гнева и ненависти, что Пейтон испугался, как бы у мальчишки не началась истерика.
— Нет. Говорят, в детстве я был очень хорошеньким.
— Тогда вам известно все, что я могу рассказать.
— Да, хотя я сам, милостью Господней, был спасен от подобной участи.
— Сэр, а вы можете нас спасти? — подала голос Мойра.
— Вы убьете этого выродка? — спросил Каллум.
— Каллум, — вмешалась Кирсти. — Я уже говорила тебе, что сэр Родерик — могущественный и богатый человек. Мы не можем просто так взять и убить его, хотя он заслуживает смерти. Необходимо получить доказательства его злодеяний, а для этого требуются время и смекалка.