Прошло несколько мучительных минут, прежде чем она почувствовала, что в состоянии двигаться, и медленно поднялась. Шажок за шажком подошла к окну. По положению солнца и тишине во дворе замка было ясно, что дело идет к ночи. Видимо, Родерик действительно ударил ее очень сильно, так как она пробыла без сознания около четырех часов, а может, и больше. Если ей удастся выбраться отсюда, сгущающиеся ночные тени помогут ей скрыться.
Вдруг до слуха ее донесся звук, заставивший ее похолодеть. Это был звук отодвигаемого засова – с наружной стороны двери. Родерик превратил ее спальню в весьма надежную темницу. Окно было слишком высоко, чтобы пытаться бежать через него. Никаких тайных выходов из комнаты не было – только тайный вход, и чтобы открыть его, требовался сообщник, находящийся с другой стороны. Похоже, Родерик принял все меры, чтобы ей не удалось с помощью какого-нибудь подручного средства в качестве отмычки отворить замок своей двери или же двери, ведущей в его спальню. Да, побег потребует от нее много сил, которых у нее сейчас просто нет. О том, что ей не удастся бежать, Кирсти даже думать не хотела – надежда умирает последней.
Родерик вошел в комнату, и по спине ее пробежал озноб. С деланным равнодушием она присела в кресло возле камина, не без удивления отметив, что кто-то удосужился разжечь в камине огонь. Родерик подошел и заслонил огонь, так что тепло почти перестало доходить до Кирсти. Кирсти поймала себя на мысли, что ей очень хочется, чтобы какая-нибудь случайная искра прожгла его пышный наряд. Прежде, до того как она увидела элегантный и сдержанный наряд Пейтона, она не осознавала, что Родерик склонен к чрезмерному франтовству.
– Полагаю, ты уже попробовала отомкнуть замки, – заговорил Родерик.
«До чего же он доволен собой», – подумала она.
– Нет, пока не успела. Я только что очнулась после ласковой оплеухи, нанесенной твоей любящей рукой. – И она коснулась пальцами челюсти. Челюсть, что неудивительно, основательно опухла, и скоро, надо думать, появится синяк.
– Не стоит тратить время на замки.
– Это я уже поняла, когда услышала звук отодвигаемого засова, перед тем как ты вошел. Совершенно ясно, что ты тщательно продумал все детали моего пребывания здесь. Напрасно старался. В мои намерения не входит гостить здесь долго.
– Ах, Кирсти, неужели ты до сих пор не поняла? – Родерик сокрушенно покачал головой. – Ты никогда не выйдешь из Тейнскарра живой. Твое последнее предательство переполнило чашу моего терпения, а ты предавала меня постоянно, начиная с нашей первой брачной ночи и кончая той гнусной клеветой, с помощью которой ты тщетно пыталась замарать мое доброе имя. Ну и, разумеется, изменила мне с сэром Пейтоном Мюрреем.
Кирсти предпочла бы, чтобы как раз на последней теме Родерик особо не задерживался. Она не нужна ему в качестве жены, ему вообще не нужна женщина. Но доказать это она уже была не в состоянии – даже если. бы получила такую возможность. А если Родерик решит заклеймить ее как прелюбодейку, ей несдобровать – в том случае, конечно, если ей удастся выбраться из неприятностей, которые грозят ей в данный момент. Поскольку она провела месяц в доме почти легендарного сэра Пейтона Мюррея, ей никто не поверит, что она не стала его любовницей, что бы она ни говорила. Кирсти не понимала, почему Родерика вообще беспокоит, занималась она чем-то с Пейтоном или нет; разве что он собирался использовать прелюбодеяние как предлог убить ее. Но в этом также не было особого смысла, потому что мужчина, убивший свою жену, заслужит всеобщее осуждение. Так что же за игру затеял Родерик?
– Гнусная клевета? – насмешливо протянула Кирсти. – Да это же чистая правда, о которой наконец осмелились заговорить. – Она заметила, как сжимаются его кулаки, и подобралась, готовясь к нападению. – Ты калечишь детей, Родерик. Можешь отнекиваться сколько угодно, приукрашивать свои поступки лицемерным враньем о пище и теплой одежде для бедных мальчиков, но правда останется правдой. И в один прекрасный день, – добавила она жестко и холодно, – я докажу, что твои руки обагрены невинной кровью, что ты убил нескольких детей.
– Ты стараешься очернить мое доброе имя только ради того, чтобы прикрыть свои собственные грешки.
– О нет. Любые мои грехи бледнеют рядом с теми, что запятнали твою душу.
– Твои грехи умножаются с каждым днем, жена! На твоих руках все больше крови, несмотря на все мои попытки остановить тебя.
– Что за безумные вещи ты говоришь? Это не у меня на руках кровь.
– Нет? Ты все время втягиваешь других в наши дела, все время рассказываешь другим эти гнусные выдумки, так что я постоянно принужден принимать меры к тому, чтобы заставить их молчать. Ты же знаешь, мне совершенно необходимо, чтобы моя личная жизнь была ограждена от вторжений, и знаешь, с какой энергией я защищаю ее, однако продолжаешь подвергать жизнь посторонних опасности, рассказывая им всякие небылицы о невзгодах и преступлениях, существующих только в твоем воображении!
– Да ты же пытался убить меня! – Ей все никак не верилось, что Родерик способен настолько полностью поддаться самообману, однако он говорил о жестокостях и убийствах, совершенных им, так, словно они не имели никакого значения.
– Да заткнешься ты наконец! – взревел Родерик, а затем, несколько раз глубоко вздохнув, добавил уже спокойнее: – Что ж, теперь мне из-за тебя придется разделаться еще с тремя.
– О чем ты говоришь? – спросила она воинственным тоном, однако по спине у нее побежали мурашки.
– О чем, глупая ты девчонка? Ты втянула в наши дела сэра Пейтона и пару его довольно-таки безобразных слуг. И не трудись отрицать это. Поразмыслив, я быстро вычислил, что именно сэр Пейтон распространял порочащие меня слухи. А враки, которые он всем обо мне рассказывал, могли исходить только от тебя. Теперь я должен заставить его навеки замолчать, а это будет отнюдь не легко. Много часов уйдет на то, чтобы придумать план, как убить его и его слуг и при этом не навлечь на себя подозрений. К счастью, ради этого паршивого предателя Каллума проявлять подобную осторожность не понадобится.
У Кирсти все это в голове не укладывалось. Этот человек рассуждал о планируемом убийстве четырех человек, в том числе и ребенка, и испытывал при этом, судя по всему, только досаду, что придется потратить немало времени и усилий, чтобы осуществить это преступление, не рискуя своей головой. К тому же он пытался возложить ответственность за это на нее. И Кирсти не могла избавиться от чувства вины, которое ему удалось посеять в ее душе.
– Ты говоришь об убийстве четырех человек так, словно в этом не будет ничего дурного, кроме некоторых неудобств, – негромко промолвила она. Вообще-то она не знала, что сказать, потому что понимала, что отговорить Родерика от его затеи шансов мало, и все же решила попытаться.
– Да, неудобства, ты постоянно создаешь мне неудобства такого рода. И ради чего? Ради непослушных маленьких оборвышей, которых родня выставила на улицу?
– Ну, Пейтона убить не так-то просто, Йена Сильного и его жену тоже. И если ты думаешь, что это убийство сойдет тебе с рук, то глубоко ошибаешься. Родня Пейтона тут же ринется на розыски убийцы.
– О нет, не думаю. Я весьма преуспел, распространяя порочащие слухи о нем. Этот человек успел наставить рога слишком многим мужьям и возбудить зависть слишком многих щеголей. Опорочить его доброе имя было совсем нетрудно. Сомневаюсь, что его родня захочет даже знать, на каком именно грязном пустыре останется гнить его труп.