— Что бы ни случилось вчера вечером, это не должно повлиять на наше поведение сегодня. Наоборот, сегодня… сегодня мы должны вести себя вдвойне осмотрительнее, чтобы… чтобы загладить то, что произошло вчера! — огорченно закончила она.
— Так вот как это делается? — спросил он, и глаза его начали весело поблескивать. — Простите, но я не представлял, что вы сверяете каждый свой шаг с условностями света.
Конечно, такому человеку — не связанному никакой ответственностью игроку — условности и правила светского этикета должны казаться ужасно утомительными, но Элизабет понимала, что сейчас для нее крайне важно убедить его принять ее точку зрения.
— О, но это действительно так, — подтвердила она, — у нас, Кэмеронов, вообще очень обостренное отношение ко всякого рода условностям и тонкостям светского этикета. Как вы уже поняли прошлой ночью, я, например, предпочитаю смерть бесчестью. Мы также верим в Бога, Отечество и короля и… и в право собственности. Последнее для нас имеет особый приоритет.
— Понятно, — сказал Ян, и губы его чуть-чуть задрожали, удерживая улыбку. — Только скажите мне, — вкрадчиво спросил он, — как такая церемонная особа могла вчера вечером скрестить шпаги с целой толпой мужчин ради того, чтобы защитить репутацию совершенно незнакомого ей человека?
— Ах, это… — сказала Элизабет. — Ну, это… ну, назовем это моим обостренным чувством справедливости. А кроме того, — добавила она, чувствуя, как гнев вновь просыпается в ней при воспоминании о вчерашней сцене в карточной комнате, — меня ужасно разозлило, что они не стали отговаривать Эверли от дуэли только потому, что вы не принадлежите к их социальному слою.
— Вы говорите о социальном равенстве? — на лице его играла ленивая дразнящая улыбка. — Как странно слышать подобное суждение от такой ярой поборницы условностей, как вы.
Элизабет поняла, что попалась.
— Просто я до смерти боюсь находиться здесь с вами, — дрожащим голосом призналась она.
— Я знаю. Но вы можете бояться кого угодно, только не меня. От того, каким тоном были сказаны эти слова, у Элизабет задрожали колени и вновь участилось сердцебиение. Чтобы скрыть волнение, она отпила значительное количество вина из бокала и мысленно взмолилась, чтобы это успокоило ее разошедшиеся нервы. Видя, в каком она состоянии, он деликатно переменил тему.
— Какие еще мысли посетили вас относительно того, как несправедливо обошлись с Галилео Галилеем? Она сокрушенно покачала головой.
— Я знаю, что мне не стоило затевать таких разговоров, тем более с мужчиной.
— А мне это показалось приятным разнообразием по сравнению с обычными банальностями.
— Правда? — она посмотрела на него со смесью недоверия и надежды, не осознавая, как ловко Торнтон отвлек ее от мрачных сожалений и перевел разговор на более легкий предмет.
— Правда.
— Как жаль, что в свете никто так не думает. Он сочувственно усмехнулся.
— И давно вам приходится скрывать тот факт, что в вашей голове появляются мысли, чуждые светскому обществу?
— Четыре недели, — засмеялась Элизабет. — Вы и представить себе не можете, как ужасно произносить какие-то штампы, когда хочется расспросить людей о том, что они знают и видели. Но это невозможно, особенно с мужчинами, — они все равно ничего не расскажут, даже если их спросишь.
— И что же они в таких случаях говорят?
— Они говорят, что ответ на этот вопрос недоступен женскому пониманию или что он может задеть мои нежные чувства.
— И какие же вопросы вы пробовали задавать? Она опять засмеялась.
— Ну, я, например, спросила у сэра Элстона Грили — он только что вернулся из продолжительного путешествия — довелось ли ему побывать в наших колониях. Он сказал, что был там. Тогда я попросила его рассказать мне, как выглядят местные дикари и какой образ жизни они ведут. Тут он начал мяться, кашлять и сказал, что «дикари» — это не та тема, которую следует обсуждать с женщиной, и что, если он станет рассказывать мне о них, я непременно упаду в обморок.
— Внешний вид и обычаи местных жителей зависят от того, к какому племени они принадлежат, — Ян попытался ответить за мистера Грили. — Некоторые из них действительно дикие — конечно, по нашим понятиям, а некоторые племена очень мирные — по любым меркам…
Два часа пролетели незаметно. Элизабет расспрашивала его о местах, в которых он побывал, и увлеченно слушала его рассказы, ни разу за все время он не отказался удовлетворить ее интерес и не посмеялся над ее замечаниями. Он разговаривал с ней, как с равной, и, казалось, получал от этой беседы не меньшее удовольствие, чем она. Они поели и снова пересели на диван. Она знала, что прошли уже все сроки, когда ей нужно было уйти, но никак не могла собраться с духом и распрощаться с ним.