Он потёр лицо, обернулся, продемонстрировав красный отпечаток ладони на щеке, и сказал своим спутникам:
– Отлично. Всё в порядке.
Едва он договорил, Нань Фэн указал на него:
– Твои… раны…
Се Лянь опустил голову и охнул.
Когда он остался без одежды, окружающим открылось весьма пугающее зрелище: светлая и гладкая, как фарфор, грудь была туго затянута полосами материи, намотанными вплотную друг к другу. Шея и оба предплечья тоже были полностью покрыты повязками, а из-под них виднелись многочисленные порезы.
Решив, что шея уже должна была зажить, Се Лянь принялся слой за слоем разматывать бинты. Фу Яо взглянул на него и спросил:
– Кто?
– О чём ты? – переспросил принц.
– С кем ты сражался?
– Ни с кем.
– Но раны на твоём теле…
– Я сам упал, – беспечно ответил Се Лянь.
Он получил эти ранения не далее как три дня назад, когда шлёпнулся с Небес по пути в мир людей. Из драки он обычно выходил с куда меньшими потерями.
Фу Яо пробормотал что-то – слов было не разобрать, но это явно не походило на похвалу в адрес принца. Се Лянь решил не уточнять и продолжил разматывать толстый слой бинтов на шее. Внезапно Нань Фэн и Фу Яо одновременно вскочили и уставились на Се Ляня.
Чёрные символы кольцом обрамляли его белоснежную шею.
Глава 5
Ночная беседа трёх шутников в храме Цзюйяна
Часть вторая
Почувствовав их взгляд, Се Лянь чуть улыбнулся и обернулся со словами:
– Впервые видите про́клятую кангу[9] вживую?
Название говорит само за себя: проклятие, принявшее форму оков. Когда провинившегося изгоняют из небесного царства, гнев богов обращается меткой на его теле, запечатывая духовные силы. Приговорённый к такому наказанию вынужден носить это клеймо до скончания веков – в напоминание о своём позоре и в назидание остальным.
У Се Ляня, посмешища всех трёх миров, дважды изгнанного с Небес за проступки, само собой, проклятая канга была. Духи войны не могли этого не знать. Однако слышать о чём-то и увидеть своими глазами – совершенно разные вещи, и Се Ляню были понятны их чувства. Канга для того и была создана, чтобы вызывать неловкость и внушать страх.
Под предлогом поиска одежды Се Лянь собирался выскользнуть наружу и немного пройтись, но Фу Яо возвёл глаза к потолку и проворчал:
– Если будешь разгуливать по улице в таком виде, тебя примут за какого-нибудь развратника.
В конце концов Нань Фэн отыскал в глубине храма забытую кем-то монашескую рясу и отдал её принцу, чтобы тот мог одеться. Теперь приличия были соблюдены, но все трое по-прежнему чувствовали себя неловко. Тогда Се Лянь достал свиток, полученный от Линвэнь, и спросил:
– Не хотите ещё раз ознакомиться?
Нань Фэн поднял глаза, чтобы взглянуть на него, и ответил:
– Я уже просмотрел. А вот ему не помешало бы прочитать как следует.
– С какой стати? – возмутился Фу Яо. – Эти записи просто пересказывают досужие сплетни, толку от них никакого. Пустая трата времени.
Се Лянь невольно посочувствовал младшим служащим из дворца Линвэнь, которые трудились над этими документами до полного изнеможения. Поняв, что сегодня вечером уже никто ничего читать не будет, он убрал свиток и потёр переносицу.
И снова до него донеслись слова Фу Яо:
– Возвращаясь к нашему разговору: храм Наньяна… Хочешь знать, почему так много женщин его посещает?
За исключением Се Ляня, который провёл сотни лет за сбором мусора в мире смертных, все остальные небожители были в курсе этой истории. Совершенного владыку Наньяна, чьё первое имя Фэн Синь, некогда звали совершенным владыкой Цзюйяном. Имя это означало «равный солнцу», но позже он возненавидел его до глубины души. Действительно, судьба обошлась с ним ужасно несправедливо.
Много лет назад один правитель пожелал воздвигнуть даосский монастырь. Он отнёсся к этому делу со всем тщанием и самолично оформил каждую табличку. И надо же такому случиться, что, когда дело дошло до написания «Цзюйян», он неверно изобразил один иероглиф, превратив «равный солнцу» в «большой член»![10]
Чиновники, ответственные за строительство, чуть с ума не сошли. Откуда им было знать, правитель намеренно исказил слово таким образом или нечаянно напутал в написании? Если намеренно, то где чёткий указ о переименовании? А если нечаянно, то как вообще можно было допустить столь элементарную ошибку? Не могли же они прямо сказать: «Ваше величество, вы, кажется, неправы», – кто знает, вдруг государь решит, что над его промашкой насмехаются. Или углядит упрёк в своём невежестве? Или подумает, что усомнились в его намерениях? Ведь эта надпись выведена рукой самого правителя. Что с ней делать, если не использовать по назначению?