Лан Цяньцю сказал:
– После того как вы… сделали это, люди начали поговаривать, что за всё в ответе мятежники из Сяньлэ, призывали истребить их всех до единого. Вполне ожидаемо: за годы вражды какая беда ни случись, сразу думали на противника. Однако я их переубедил. Вы никогда не раскрывали мне своё происхождение, и я сказал всем, что вы не из Сяньлэ. Благодаря этому множеству выходцев с вашей родины удалось избежать смерти. Я не допустил неоправданной безжалостной резни. Конечно, я поступил правильно. Но от этого теперь ещё горше… Я проявил милосердие, а как отнеслись ко мне вы? Советник, ведь то был мой день рождения…
Он с усилием приподнял голову и спросил:
– Выходит, вы играли со мной? Человек родом из Сяньлэ убил мою семью, а я, как он меня учил, помиловал всех его сородичей? Посмеяться хотели?
Се Лянь молчал, и тогда Лан Цяньцю повысил голос:
– Это всё из-за того, что ваши семнадцать лет обернулись кошмаром? Вы решили и мне подарочек на семнадцатилетие приготовить? – Не дождавшись ответа, он разъярённо взревел: – Если таков был ваш план, я сделаю всё наперекор!
Се Лянь смотрел на юношу в изумлении: опутанный Жое, тот не мог встать, но взгляд его полыхал решимостью.
– Если вы хотели, чтобы я, подобно вам, преисполнился ненавистью ко всему живому, то не бывать этому! – сердито выкрикнул Лан Цяньцю, как будто войну объявил. – Хотели, чтобы я, как вы сами, опустил руки – ни за что! Ни за что я не стану таким, как вы!
От этого торжественного заявления Се Лянь опешил. Помолчал немного, не удержался и прыснул, а затем и вовсе согнулся в приступе смеха.
Лан Цяньцю, в глазах которого стояли горячие слёзы, впал в неистовство; его грудь разрывалась от гнева. А Се Лянь, хохоча и хлопая в ладоши, воскликнул:
– Отлично сказано!
Он уж и не помнил, когда так смеялся последний раз. Успокоившись, он вытер глаза и сказал:
– Хорошо. Запомните эти слова. Вы ни за что не станете таким, как я!
Всё это время Хуа Чэн равнодушно наблюдал за ними со стороны, скрестив руки на груди. И только Се Лянь договорил, перед ним полыхнула алая вспышка! Сначала он решил, что это Лан Цяньцю использовал какое-то заклятие, и поспешно попятился, готовый к схватке. Но когда дым рассеялся, стало понятно, что никакой опасности нет – в том месте, где только что лежал пленённый Тайхуа, покачивалась неваляшка с головой и телом круглыми и гладкими, будто тыква.
Это был крепыш молодецкого вида: с густыми бровями и чёрными глазами, очаровательно наивный. Он вылупил глазищи и весь раздулся от важности, а за спиной у него висел меч с широким лезвием. Ну просто вылитый Лан Цяньцю, только игрушечный. В такую куколку моментально влюбился бы любой ребёнок.
Улыбка сошла с лица Се Ляня.
– Цяньцю? – позвал он.
Жое, оставшись без работы, с шорохом вернулась на запястье принца. Хуа Чэн неторопливо подошёл к неваляшке, отвесил ей щелбан и ухмыльнулся:
– В любом обличье выглядит дурачком.
Се Лянь, не зная, плакать ему или смеяться, поднял куклу с пола.
– Саньлан, это что, Тайхуа? Как он в такое превратился? Не потешайся, верни как было!
– Не-а, – помотал головой Хуа Чэн. – Возьмём с собой.
– Куда?
Он молча достал кости, подкинул на ладони, и через мгновение перед ними возникла горная пещера.
Превратить человека в игрушку? Что ж, вполне в его духе! Но зачем? Се Лянь не знал, и ему оставалось только взять в руки неваляшку, подхватить с земли брошенный меч Фансинь и проследовать в пещеру за Хуа Чэном.
Его высочество и князь Аньлэ были хорошими друзьями.
Родители принца спросили у Се Ляня:
– Советник, что вы думаете об этой дружбе?
И он ответил:
– У князя нездоровый цвет лица; в него будто нечисть вселилась. Надо будет при случае его проверить.
Когда кол пробил сердце Се Ляня, он подумал: «Надо же, не особо и больно… Почти как поранить палец».
Он пристально смотрел на Лан Цяньцю. Тот возвышался над ним, и глаза его были налиты кровью от гнева.
– Закрыть гроб! – раздался приказ.
Всё погрузилось во тьму: его закопали.
Теперь, когда он не мог ничего видеть и слышать, по телу медленно, словно с задержкой, разлилась боль.
– Эй, люди… – тихонько позвал Се Лянь.
Смерть от истощения ему не грозила, но само чувство голода было весьма мучительным.
По мере того как они продвигались вглубь, узкий проход сменился просторной пещерой, и эхо от их шагов отражалось в высоких сводах. Спереди послышалось какое-то пение, замелькали огни.
Когда Се Лянь впервые увидел Дворец невероятного наслаждения в Призрачном городе, из него тоже доносились песни прелестных танцовщиц, но их голоса были нежны и ласкали слух, влекли за собой. Сейчас же голоса звучали нескладно, вразнобой – никакого сравнения с теми чаровницами. Принц не выдержал и спросил Хуа Чэна: