— Ах ты, табурет колченогий! Страус водоплавающий! Нечаянно, говоришь?!
— А чего он к тебе приставал?
— Но это не одно и то же! Ирвин, конечно, та ещё свинья, но так нельзя! Смотри, что ты натворила! Такого и врагу не пожелаешь!
Тяжело вздохнув, Алька кинула взгляд на свою жертву и вынуждена была признать:
— Да, наверное, ты права. Это уже перебор…
Не то слово! Дородная мадам с кухни с удивительным для меня воодушевлением присосалась к губам Ирвина и, прижав его всем телом к полу, продолжала страстно целовать несчастного, одновременно шаря по мускулистому мужскому телу руками. И ладно бы только по плечам и торсу!
Ещё совсем недавно я и сама бы не отказалась от «пощупать» такое великолепие. Надо каменной статуей быть, чтобы хоть на минуточку не возжелать потыкать пальчиком в живое воплощение идеальной красоты. Ирвин при всех своих недостатках действительно хорош собой до неправдоподобности.
Но одно дело — помечтать о получении доказательств материальности совершенства тактильным путём, и совсем другое — вцепиться всеми конечностями в бессознательного мужика! Маньячка какая-то!
— Эм… Аль?
— Чего мычишь?
— Слушай, Ирвин гад, конечно, — неуверенно начала я, — и заслужил много чего, но… мы его спасать от внепланового сексуального контакта будем, или как?
Раздражённо ощерившись, клыкастая язва раздражённо передёрнулась:
— А тебе оно надо? Он тебя пожалел?
— Нет, но… — я неуверенно пожала плечами и призналась: — Зачем же уподобляться?
— А затем! Чтоб неповадно было. Ты, Ташенька, слишком пушистая стала, не находишь?
— Не нахожу! Сама подумай…
Наши с Алькой совесть, справедливость и мстительность сцепились не на шутку, и пока мы пытались их растащить по разным углам, Валенсия кое-как поднялась с пола. К слову, смотрела домомучительница на безобразие, учиняемое кухаркой, с откровенной завистью.
Но вырвать зеленоглазую добычу из пухлых, но сильных рук соперницы Валенсия не успела — инкуб начал приходить в себя. Он дёрнулся, зелёные глаза распахнулись так резко и широко, что мы даже от стеночки, метра за три разглядели. Попытка жертвы насилия вырваться из страстных объятий позорно провалилась.
Нет, я понимаю, нежность, страсть и восторг от неожиданной радости в виде распластанного под тобой инкуба, наверное, возбуждают, но… не настолько же! Прижимать добычу к полу нормально, но не за горло же?! Да ещё при этом самозабвенно покрывая лицо жертвы поцелуями… Стоп! Одна рука на горле, а где вторая? Ого! На…
Осознав, кто и где его лапает, Ирвин рванулся. Силы мужику было не занимать. Он буквально взлетел вертикально вверх. Правда, дорвавшаяся до «тела» женщина не растерялась. Успев в процессе и аккуратную попу блондина обласкать, и ещё кучу всего, ладонь кухарки переместилась выше и вцепилась в плечо, а её нога совершила почти идеальную подсечку. Бух! Оба снова переместились в горизонтальную плоскость. Мдямс…
— Таш, — в каком-то благоговейном ужасе пробормотала Алька, — кажется, теперь я понимаю, чего он так на тебе зациклился…
— Я тоже… — кивнула я и прошептала: — Пошли-ка отсюда.
Вероятно, Ирвин ещё не совсем пришёл в себя после сотрясения. А у кого не будет сотрясения, если по башке со всей дури пять раз медной кастрюлей треснуть? Вот именно, только у того, кто мозга не имеет в принципе, а дураком инкуба не назовёшь.
И мы попятились к лестнице, глядя, как отчаянно извивается на полу совсем не сладкая парочка из перепуганного мужика и решительной женщины. Похоже, вся её решительность здесь и сейчас направлена на то, чтобы потерять честь и невинность. Прямо тут… Бррр…
Но тут не выдержало сердце Валенсии. Обиженная на судьбу экономка отпихнула сомнения и взялась за дело. В смысле, кинулась в омут с головой. Угу, а грудью на Ирвина.
Тот, падая, смачно приложился затылком, и теперь, придавленный всей массой дебелого тела дородной поварихи, сопротивлялся как-то совсем уж вяло. Даже когда Валенсия упала на эту парочку и попала костлявой коленкой как раз в то самое место, которым мужики обычно любят, и ещё чаще думают, лишь едва слышно застонал. Кирдык бедному…
— Аль, — я притормозила тактическое отступление, — Жалко ведь инкуба. Эти бабы совсем чокнулись. Либо порвут, либо добьют.
— В лучшем случае изнасилуют, — мрачно буркнула Шаксус Джер. — Пошли. Пусть на своей шкуре…
— Но так же нельзя! — возмутилась я искренне. — Что мы, горбушки зачерствевшие, что ли?
— Не боись, — упрямо подталкивая меня мордой в сторону лестницы, пробубнила Алька, — Мужиков так не насилуют. Девичья… тьфу! То есть юношеская честь красавчика не пострадает.
— Но…
Тут Валенсия, которая пыталась подвинуть крупногабаритную соперницу и добраться до тела вожделенного объекта «любви», полетела в сторону. Всё-таки дополнительные сорок килограмм — немалое преимущество. Одно лёгкое движение пышным бедром откинуло сухопарую экономку со шпионскими замашками метра на три от инкуба. Что сказать? И статус домоправительнице не помог! Вот она какая, любоффф…
Хотя, какой уж тут статус! Обе женщины в супе, соусах и ошметках пищи. Вонища от обеих, как от котла с помоями. Вообще удивительно: смешавшись, аппетитные раньше запахи выдали такое амбре, в пору нос затыкать. Но и это ещё мелочи! Мало того, что обе грязные и смердящие, не говоря уже про «растрёпанные и заметно помятые», так ещё и, пихаясь локтями, пытаются насильно «залюбить» собственного хозяина. Не убили бы…
Вот только Валенсия сдаваться не собиралась. Убедившись в физическом превосходстве противницы, она подобрала с пола первое, что подвернулось под руки, и пошла в атаку. Хорошо, что под руку подвернулась не скалка, а копчёная индюшачья нога. Бой начался! Мамочка, роди меня заново…
Визг, писк, волосы клочьями и всё в таком роде! Кухарке прилетело в лоб индюшачьей ногой. Не особенно заморачиваясь, та (повариха, не нога) сгребла с пола горсть мятого хлеба, щедро политого острым соусом, и швырнула в соперницу. Попала точно в левый глаз! Валенсия ойкнула и зажмурилась, но атаку не прервала — вцепилась в волосы толстушке и принялась вытирать её причёской собственное лицо. Потом…
Мы с Шаксус Джером стояли, глядя на всё это с упавшими челюстями. Даже о побеге забыли! Экономка, под аккомпанемент рычания своей подчинённой летала над полом, аки пепел над пепелищем в ураган! Взлетала, падала и снова возвращалась в бой, заполошно визжа и матюгаясь на местном наречии. Правда, порой возвращалась буквально ползком, но с какой решимостью! И не забывала про пищевое оружие! Не нога, так булка, не булка, так солёная рыбина или шмат сырого мяса.
Бабы так разошлись, что даже про объект дележа позабыли! Я и сама заметила Ирвина лишь когда он уже почти добрался до нас с Алькой.
— Вот это я понимаю, страсть… — ошарашенно просипела подруга, проследив, как экономка по параболе перелетела через ползущего по-пластунски инкуба. Женщина шмякнулась на осколки перил, подняв тучу пыли, и, зажав зубами кусок балясины, на карачках дернула обратно к раскрасневшейся сопернице.
У поварихи к этому времени под глазом наливался знатный синяк, лицо в подтёках соусов и супа было расцарапано, волосы — сплошной колтун в «украшениях» из кусочков перца, индейки и ещё Бог знает чего. Пол-юбки лоскутами украшало мраморный пол, а оставшееся на хозяйке и на четверть не скрывало крепких тумбообразных ног в ярко-оранжевых кружевных панталонах.
Валенсия, рыча похлеще пустынной львицы, перемахнула через распластанного Ирвина, даже не заметив этого. Спустя пару секунд палка полетела в сторону, а домоправительница повисла на руке соперницы, намертво вцепившись зубами в мясистое предплечье. Кухарка била бывшую начальницу куском окровавленного филе по спине и вопила, как резанная.
Я пребывала в натуральном шоке. Куда там боям без правил!
— Слушай, — задумчиво наморщила нос Шаксус Джер, — а откуда у неё сырое мясо? Вроде, все остальные блюда уже готовые. Были.
— А… так это я тебе несла. Завтрак.