Чем труднее вам попросить прощения, тем скорее нужно это сделать. Я никак не могу понять, почему люди, откладывая извинения, которые, как они прекрасно знают, должны принести, оправдывают себя словами: «У меня есть гордость». Когда мы не просим прощения у человека, которого незаслуженно обидели, мы выглядим лжецами и трусами, и чем дольше откладываем извинение, тем хуже выглядим. При чем тут гордость? К тому же чем больше мы медлим, тем труднее просить прощения. По-моему, это достаточно веская причина для того, чтобы не откладывать извинения в долгий ящик. Есть и еще одна, не менее серьезная причина не затягивать с извинениями. Представьте себе, что ваш жизненный план — это сценарий телемарафона с несколькими сюжетными линиями, которые параллельно транслируются по разным каналам. Если наша жизнь развивается так, как мы ее запланировали, мы можем в любую минуту настроиться на тот или иной канал и увидеть, как развиваются события в определенной области нашей жизни, даже если это развитие медленное или неравномерное. Но из-за каждого извинения, которое мы не принесли, на одном из каналов картинка замирает в момент проступка, за который мы хотели бы получить прощение. Единственный способ снова заставить работать этот канал — то есть сдвинуть с мертвой точки прогресс конкретного аспекта нашего жизненного плана, — это попросить прощения. Каждая минута, на которую мы откладываем извинение, — это еще одна потерянная минута нашего жизненного плана и потраченная впустую эмоциональная энергия.
• Прощение — это процесс, а не одномоментный акт, и настоящее прощение не может наступить, пока процесс не завершен. Поэтому, обещая: «Это больше не повторится», следует доказать, что нам можно верить. Если, например, вы хотите попросить прощения за то, что не сделали никаких попыток вернуть долг, не стоит приходить к человеку с пустыми руками. Отдайте хотя бы часть денег и установите сроки, в которые вернете остальные. Если хотите, чтобы вас простили за проступок, который вы совершили под влиянием алкоголя, наркотика или неуправляемого гнева, вместе с извинением должны прозвучать слова о том, что вы уже принимаете участие в двенадцатиступенчатой программе по преодолению алкогольной или наркотической зависимости или посещаете групповые занятия, где обучают контролировать свою агрессию. Между «Я планирую» и «Я делаю» есть огромная разница. Не говоря уже о фразе: «Я собираюсь попытаться», которая тут же замораживает движение вашего плана. «Попытки» — это один из самых легких в мире способов избежать «делания».
Пока вы не готовы пойти дальше простых «попыток», не стоит ожидать, что вас простят.
• У нас нет никакого права возмущаться неизбежными последствиями своих поступков. Прямо или косвенно, рано или поздно, нравится вам это или нет, но вы обязательно испытаете на себе последствия того, что вы делаете. Таков универсальный принцип кармы. Карма — это просто «равновесие опыта». Мы действительно пожинаем то, что сеем. Карма в конечном счете вознаграждает добро и наказывает негативные проявления. Это не система правосудия, навязанная нам Богом. Бог не судит и не карает, Он просто любит. Выбирая, как поступить, мы создаем свою карму. Поэтому, когда наступают хорошие или неприятные последствия наших действий — а они наступят, будьте уверены, — единственный человек, которого вы должны благодарить или обвинять, — это тот, кого вы каждое утро видите в зеркале.
• Помните: никто не обязан принимать наши извинения. Я не знаю точно, в чем тут причина, но создается впечатление, будто люди почему-то считают, что, если они причинили кому-то зло, а потом искренне попросили прощения, их обязаны простить. Ничего подобного. Все люди имеют право делать собственный выбор, а это значит, что те, кого мы обидели, сами решают, принимать ли им во внимание степень нашего раскаяния и даровать ли нам внутренний покой, который приносит прощение.
Я искренний гуманист и гностик и стремлюсь обрести всеобъемлющую любовь и веру, примером которых был Христос. (Логично предположить, что Он не был христианином, если только не нашел способ стать Своим собственным последователем.) Я заключила с Богом нерушимый контракт до начала этой жизни и записала в свой план, что, когда я уйду из этого мира, он будет чуть-чуть лучше, чем тогда, когда я пришла в него, и не проходит ни одного дня без того, чтобы я не сделала хотя бы один шаг к исполнению своего контракта. Но если вы на словах или на деле проявите жестокость по отношению к дорогим мне людям, к ребенку, животному или любому человеку, который не может постоять за себя, вы почувствуете убедительное доказательство моего твердого убеждения, что некоторые вещи действительно нельзя прощать.
Как я сказала раньше, одна из самых важных примни научиться прощать — это достижение мира в душе и освобождение от эмоциональной тяжести и подавляемых обид. Некоторые поступки и преступления я никогда не смогу простить, потому что такое прощение не принесет мне внутреннего покоя. Я просто стараюсь избавиться от их парализующей горечи, а потом использую остаточный гнев для того, чтобы сделать что-то положительное. Не существует твердых правил о том, что можно простить, а чего нельзя. Только вы сами в каждом конкретном случае решаете, можете ли вы простить человека или нет, в зависимости от того, что приносит вам внутренний покой и способствует вашему духовному развитию.
Одним из самых ярких примеров того, как можно использовать с благой целью гнев, направленный на то, что невозможно простить, является Джон Уолш, создатель и ведущий телевизионного шоу «Самые опасные преступники Америки».[2] Я не скрываю своего восхищения этим человеком и знаю, что многие люди разделяют мои чувства. История Джона Уолша известна многим. Его маленький сын, Адам, был похищен и убит, и, хотя Джон уверен, что знает, кто совершил это отвратительное преступление, никто не был арестован и, следовательно, осужден по обвинению в похищении его сына. Простил ли он человека, который убил его ребенка? Конечно, нет. Но вместо того чтобы предаваться горю из-за преступления, которое он не может простить, Джон Уолш использует свой гнев как двигатель, который помогает ему бороться со злом и несправедливостью. Он создал новый свод законов о детских правах, основал несколько организаций, занимающихся поисками пропавших детей, помог огромному количеству жертв найти утешение и справедливость и принял самое непосредственное участие в поимке почти семисот уголовных преступников.
Я хочу привести еще один интересный пример. На т раз речь пойдет не о знаменитостях. Ко мне пришли два брата, оба в возрасте сорока с лишним лет. Их мать умерла незадолго до нашей встречи. Это не был обычный случай скорби о родном человеке. Когда братья были детьми, мать очень жестоко обращалась с ними, а потом и вовсе бросила их и убежала с приятелем-наркоманом. Когда они снова встретились с ней почти двадцать пять лег спустя, она не попросила у детей прощения, только отрицала все и оправдывалась, более того, в этой печальной истории жертвой она выставляла себя. Я была восхищена тем, что оба брата после столь ужасного детства сумели стать ответственными, активными, щедрыми и любящими людьми и, что еще более поразительно, заботливыми отцами. Один из них полностью простил свою мать. Другой даже и не собирался этого делать. Но оба достигли внутреннего покоя благодаря своему решению, и я думаю, что оба правы и оба заслужили то счастье, которое ожидает их.
Другая моя клиентка, Лиза, пребывала в ужасном смятении, когда мы с ней познакомились. Ее престарелый отец умер за десять месяцев до нашей встречи. Она Л" самой его смерти ухаживала за ним, в то время как ее единственный брат, Макс, ни разу не пришел в больницу и не дал ни цента па длительное и дорогостоящее лечение. Однако благодаря пронырливому адвокату и нескольким неясным местам в завещании Максу удалось обманом отобрать у Лизы все наследство, за исключением единственного предмета, который она больше всего ценила, — карманных часов своего отца, подарка его деда. Через несколько дней после похорон Лиза, смирившись с несправедливой победой Макса, попросила его отдать часы. Он ухмыльнулся и ответил: «Хочешь часы? Вот тебе часы!» С этими словами он швырнул часы на землю и наступил на них, так что они разлетелись на тысячу кусочков. Спустя десять месяцев Лизе было так же больно, как в тот кошмарный момент, и ее терзания из-за того, что она не смогла простить брату его подлость, были чуть ли не сильнее горечи после потери отца. «Я христианка, — твердила Лиза, — а Макс — мой единственный живой родственник. Я все время говорю себе, что это были просто часы, но никак не могу переступить через то, что случилось, и помириться с ним».