– И ты не преминул воспользоваться?
– Не преминул.
– Как той, бесноватой? У Виссариона?
– Точно.
Протодьякон чуть надавил, и оборотень судорожно дернулся.
– Сказывай теперь, чего нужно Виссариону.
– Того же, что мне. Повиновения. Армии. Он давно работает на иеговистов. Про то лишь немногие знают.
– Я так и думал. Нечто подобное. Еще что скажешь интересного?
– А что ты хочешь знать? – Ликтор вдруг икнул.
Челобитных прикинул в уме.
– Пожалуй, что ничего. Хотя постой: где зелье держишь? Запас?
– К стропилам приторочено, – охотно и быстро ответил оборотень в надежде на помилование. – В тряпице.
– В тряпице? Как обычно? Любишь в тряпицу заворачивать?
– А что тут такого?
– Ровным счетом ничего. Ну, прощевай.
– Что?!
– Прощевай, говорю.
– Я…
Коса чиркнула, и кровь ударила фонтаном. Коса чиркнула во второй раз, беря глубже, и голова Ликтора отвалилась от туловища.
Протодьякон не успел отскочить – вернее, не счел нужным – и теперь был весь в крови, в кровь и наступил, обходя подергивающееся тело. Поднял и поставил фонарь, чудом не разбившийся при падении, – точнее, не фонарь, а керосиновую лампу. Присел над телом, обыскал, не нашел ничего стоящего. Выпрямился, обвел помещение шалым взглядом.
Поднял лампу и осветил место своего заточения: обычный убогий интерьер: какая-то ветошь, тележное колесо, лопаты, пара полуразвалившихся ящиков.
Да еще… окровавленная коса.
Губы Пантелеймона плотно сжались.
Он представлял собой чудовищное зрелище: изодранный, почти без живого места, с фонарем, над трупом, в крови.
«Но это только начало», – сказал себе Пантелеймон – причем сказал строго.
Инквизиция?
Будет вам инквизиция!
Протодьякон ощутил, что после убийства – нет, казни – Ликтора силы его не только восстановились, но и многократно умножились, невзирая на сохранявшуюся боль.
Кровь?
Да, его исцелила кровь…
Интересно: сказалось привнесенное Ликтором звериное начало? Или врожденное, собственное?
Пантелеймон взял лопату, легко переломил об колено. Надо же – и чувства вернулись к рукам и ногам; в них теперь разливалось приятное тепло.
На обломок палки он намотал ветошь. Плеснул на нее керосином. Размахнулся и зашвырнул фонарь в угол, где, помимо тряпья, виднелись еще и клочья сена. Все занялось моментально, и сарай вдруг осветился пляшущим живым светом. Это был не мертвый лунный свет, но животворящий, огненный.
Челобитных сунул ветошь в пламя, и у него получился преотличный факел.
С улыбкой на губах он ткнул его в бороду отрубленной голове, и та тоже загорелась.
Потом он поджег сам труп.
Затем прихватил косу, вышел наружу и поджег избу, которая тоже заполыхала очень споро. Дом наполнился криком, но протодьякон не обратил на это ни малейшего внимания.
Вид у него снова сделался очень строгий.
С поджатыми губами, с факелом и косой на плече, смерти подобный, он размеренно вышагивал по улице – теперь победителем и мстителем. Он сворачивал то вправо, то влево и – поджигал дома!
Вскоре в Зуевке стало светло, как днем.
Отовсюду неслись дикие вопли, но протодьякон по-прежнему оставлял их без внимания. Выскочил кто-то – не разобрать, кто, взрослый или ребенок, в руке – топор. Пантелеймон легко снес ему голову с плеч.
Ему казалось, будто он движется неторопливо; на самом деле он чуть не бежал, иначе не успел бы запалить все село. Когда он добрался до дома Ликтора, позади него ревело пламя, вознося к небесам корчащиеся черные тени, – может, то были демоны, а может быть, и просто извивались прослойки дыма. Крыши проваливались одна за другой, за демонами гнались к луне снопы искр.
Иногда из домов выбегали объятые огнем фигурки, чтобы почти сразу же замертво упасть на дороге.
«Как бы сюда не перемахнуло», – озабоченно подумал о пламени Пантелеймон.
Он вошел в ликторову избу уже по-хозяйски, как к себе домой. Да, в общем-то, другого дома у него здесь и не было.
Осмотрелся, возвел очи горе.
Отбросил ненужную больше косу, полез наверх.
Ликтор не обманул: зелье нашлось быстро.
Прихватив коробку и шприц, Челобитных вышел на свежий воздух. Правда, назвать этот воздух свежим мог разве что сумасшедший, но Пантелеймон считал иначе. Он достал из кармана оберег, связал перерезанный шнурок и надел себе на шею поверх крестильного крестика.
Потом протодьякон поджег избу Ликтора.
После этого набрал полный шприц раствора, засучил рукав. Вену нашел сразу – их этому специально учили – ситуации бывали разные, иногда приходилось вводить себе антидоты, а то и наркоту, чтобы сойти за своего среди иноверцев или каких-нибудь дьяволистов.