У ПАМЯТНИКА ЛЕРМОНТОВУ
Раздвинув пьедесталом небо,
Рассыпав звездами слова,
Он видит жизнь, где горьким хлебом
Забита дурья голова.
А мы глядим со дна колодца,
В неутоленности рабов,
И ждем, когда судьба коснется
Холодным дулом медных лбов.
Потомки спеси плодовиты
Девизом диким: "Кровь за кровь " -
В застенках душ у них убиты
Надежда, вера и любовь...
Но мчит поэзия былого
Любви и ненависти вал -
Спасает праведное слово
И убивает наповал.
Тоска и боль - к чему все это.
Но поборюсь за жизни пядь,
Чтоб тенью гордого поэта
Долги мартыновым раздать...
1989
Пятигорск
СЕМЕНУ ДЕНЕНБУРГУ
Идем по кромке горя и отрады,
Друзей, родных теряя не в бою.
Не надо нам завидовать, не надо
Счастливчикам в Чернобыльском раю.
Полещуки уходят понемногу
Радиофобий клейма получив.
Какому верить праведному Богу,
Когда в чести лжецы и палачи?
Отгорели в прошлом колокольни,
И в наши дни они голосят вновь.
Не побежденный каторгой невольник,
За что ты отдал праведную кровь?
В короткой жизни умненький дошкольник
Рученкой слабой записал в тетрадь:
"Мне доктор говорит: Совсем не больно,
Совсем не страшно даже, умирать..."
1989
ВЛАДИМИРУ МЕЛЬНИЧЕНКО
майору милиции,
ликвидатору - посмертно
Отяжелев от лжи и прочей дряни,
Уходит наше горюшко в века,
Но в памяти хранят Чернобыляне
Без имени и званий паренька.
Забыт он был, иль сам себя поставил
На смертоносном Припятском мосту?
Не стал он исключением из правил
И до конца остался на посту.
Под заревом безжалостным и вещим
Был верен долгу, в атомном кольце,
И выглядел загар почти зловещим
На почерневшем к полудню лице.
Передо мною в суете житейской,
На неподвластной трепу высоте, -
Тот паренек, в фуражке милицейской,
На мужеством очерченной черте.
1989
БАЛЛАДА О ЗЕМЛЕ
В ООН я не присутствовал ни разу,
Но знаю без договоров и нот:
Когда в комке критическая масса,
То это значит - атом громыхнет.
Бои былого в летопись шагнули,
Но если верить фронтовой молве
Любому на войне хватало пули,
А нынче их на душу тыщи две.
Такой непрочный наш уютный шарик -
Пороховой минированный склад
И безразлично кто скорей ударит,
Ведь все равно обломки полетят.
Наш общий дом, любимая планета,
Тебя терзали люди, как могли,
И если глупость их позволит это,
Они себя сотрут с лица земли.
Мне так милы закаты и рассветы,
Ночей твоих бездонных тишина.
Зимой, весной и осенью, и летом
Ты мне, Земля, любимая, нужна.
Пускай рыдают атомные строки
О катастрофой пахнущей борьбе.
Я сознаю реальность катастрофы
Но верю в то, что вечно быть тебе!
1989
БОРИСУ БУЛГАКОВУ
Другу яхтсмену
Неодолимый бой часов
И остается в предсубботье
На месте алых парусов, -
Души багровые лохмотья.
Жизнь беспощадна и сильна
Но ей не устоять, однако.
Мои союзники - весна
И доброта - Борис Булгаков!
Созвучья дружьих голосов
Не терпит джин тоски и лени.
Под грудью алых парусов
Рассвет разбудит вдохновенье.
Благословлю в счастливый час
Неразделимость дел и слова
Мужскую дружбу без прикрас, -
Всему надежную основу!
1990
* * *
Ты так осмысленно нежна
И так жестка одновременно,
Что даже сердца глубина
Поет и стонет удивленно.
Зачем с поспешностью такой
Себя сжигаешь безутешно,
Страданье, благость и покой
Сменяешь суетно и нежно?
Зачем насилуешь себя
Душой, - рассветно - молодая,
Зачем целуешь не любя,
В потемках наугад блуждая?
Перемежаешь в каждый миг
И невзыскательно и тонко
Вороний каркающий крик
И писк бездомного котенка?
1990
* * *
Ни словом, ни строфой не погрешу
Приговоренный к царской одиночке.
Я незнакомым женщинам пишу,
К тебе одной не обронив ни строчки.
Мы, отщепенцы, бережно таим
Всех чернокнижий вещие приметы;
Перед всесильным таинством твоим
Склонялись музыканты и поэты.
Не изомну молитвенно травы,
Тебя весенним зовом окликая.
И не склоню крамольной головы:
Рабов не любят, ими помыкают.
Ни сердцем, ни душой не погрешу:
Приговоренный к вечной одиночке,
Непринужденно женщинам пишу
К тебе одной вымаливаю строчки.
1990
* * *
Под типографскими запретами,
Единомышленник меньшой,
Я разговаривал с поэтами
Раскрепощенною душой.
С закованными в бронзу лицами,
Богов наземная родня,
Они бездонными страницами
Смотрели, сверху, на меня.
Библиотеки тишь соборная
Друзей роднила и врагов
И зависть белая и черная
Чуждались сердца моего.
Я думал: праотцы и гении,
Чьи неизведанны пути,
В разноголосом вашем пении
Непросто истину найти.
Куда идти? На что надеяться?
В какие веровать дела?
Когда частит вражды метелица
Над алтарем добра и зла.
Господь ли даст нам тело вынянчить,
Наполнив манной животы?
Сердца и души наши вымучить
До пониманья красоты?
И блеф и домыслы досужие,
И тлен трибунной шелухи, -
Мы, перед правдой безоружные,
Смакуем старые грехи.
В постыдных стычках вязнут нации,
Словам не веря и ушам,
И вместо политинформации
Беседы жаждут по душам.
Народ в мученьях излукавленный
И разуверенный в судьбе,
Мычит с оглядкой: "Боже праведный!
Я, грешный, верую тебе..."
1990
ДРУЗЬЯМ ЮНОСТИ
В те годы жил мой добрый город,
Не зная атомных причуд,