Покончив с городскими дворцами, я перешёл к загородным. Начал я с усадьбы «Пелла» — эта когда-то любимая Екатериной, но так и недостроенная резиденция на берегах Невы примерно в сорока верстах юго-восточнее Петербурга. Говорят, именно здесь она венчалась с Григорием Потёмкиным. Однако, уже больше десяти лет стояла она заброшена. Из девяти построенных корпусов лишь два было отделано; остальные стояли в той или иной степени готовности. Будущий парк зарос бурьяном, так что щебёнчатые дорожки аллей едва угадывались под буйной дикой растительностью.
Над судьбою этого места я раздумывал недолго. Петербургу страшно нужен был туберкулёзный диспансер. Отсутствие изоляции больных открытой формой туберкулёза влекло ужаснейшие последствия: чахотка распространялась с огромной скоростью, особенно среди подросшего фабричного населения.
Ещё одной крайне нужной вещью были казармы. За отсутствием таковых, солдат помещали в домах обывателей, иной раз по 30–40 человек на один дом. Надо ли говорить, что жизнь хозяев после этого превращалась в кромешный ад?
Но самое интересное и важное — это, конечно же, научный городок. После приезда в Петербург многочисленных французских учёных оказалось, что у нас нет ни лабораторий, ни учебных классов, ни аудиторий для публичных лекций, в общем — ничего у нас нет для нормальных занятий наукой. А надо ведь соответствовать, — Лавуазье просто так на дороге не валяются! По окончании Эпохи Террора некоторые из них засобирались обратно в Париж, и мне стоило усилий удержать их в Петербурге.
В общем, их этих соображений я решил устроить здесь «научный городок». Под туберкулёзную лечебницу тут было избыточно много места, а пустить всё на казармы у меня дрогнуло сердце. «Бабушка» всё-таки любила это место, как и меня…
Александровский дворец в Царском Селе строился Екатериной для меня и моей будущей семьи. На момент её смерти здание было уже заведено под крышу, но совершенно не отделано. Поначалу мы с Наташей думали, не стоит ли продолжить строительство, и даже полазили по возведённым конструкциям. Но, по здравому размышлению, я решил не связываться с этими бесконечными стройками, и приказал перепланировать дворец в будущий Царскосельский лицей.
В этом здании можно было бы разместить много больше учащихся, чем в известном мне историческом лицее (там было, кажется, 30 человек в выпуске, что очень немного для такой большой страны, как наша.) Поскольку здание было огромно, в нём поместился и Пажеский корпус, с прицелом на дальнейшее слияние этих учебных заведений. Подумывал отдать под образование и Екатерининский дворец, но решил, пусть будет «памятником архитектуры», а по совместительству — запасной резиденцией. Мало ли как жизнь обернётся…
Следующим на очереди был Стрельнинский дворец — здание с трудной судьбой. Начатый ещё Петром I, за добрых 80 лет он так и не был закончен! Когда я приехал сюда, всё выглядело как самый обычный старый разрушающийся недострой. Широкие аллеи заросли колючим быльём, на плитовых трассах и помостах укоренились толстые березы и осины, в окошках свистел ветер. В таких местах меня всегда охватывает экзистенциальный ужас: печальные, разрушающиеся здания — зримое воплощение тщетности земного бытия и суетности нашей жизни. Однако же, даже в таком состоянии видна была петровская масштабность и смелость первоначального замысла.
И что, спрашивается, с ним делать? Черт бы побрал этих Романовых — понастроили дворцов, а я даже не знаю, как их применить!
Подумав, я решил устроить тут учебное заведение — Северо-Западный университет. Основной корпус можно будет пустить под учебные цели, а рядом, в парке, построить, что называется, «кампус». Упор в образовании будет на технические специальности — судостроение, машиностроение, химия и прочее. Правда, из-за громадного объёма работ дело это откладывалось на неопределённый срок.
Очень пригодился нам Воронцовский дворец. Это прекрасное, просторное здание, когда-то выкупленное казной у отца Александра Романовича, находилось в центре Петербурга, недалеко от Невской Першпективы. Едва его увидев, я сразу понял, что именно здесь расположится «Перинатальный гошпиталь», в котором родится мой первенец. Нет, конечно, роды вполне можно было провести и во дворце, но чёрт побери, какую рекламу получит клиника, в которой рожает российская императрица!
Теперь Петергоф: здесь у нас Большой дворец, Английский дворец, Монплезир. Последний — здание эпохи Петра I, уже ставшее по сути его музеем. Английский дворец недостроен, и что с ним делать — ума не приложу.
После тягостных раздумий, я решил устроить в Петергофе Морское училище для моряков торгового флота, а заодно — перенести сюда из Кронштадта Морской корпус, заметно увеличив в него набор. В Большом Дворце разместили военных моряков, а в Английском — гражданских. Монплезир же сделали музеем Петра Великого.
Рундальский Дворец в Курляндии был изъят у Платона Зубова и передан в пользование низвергнутому польскому королю Станиславу-Августу.
Многочисленные «путевые дворцы» тоже разошлись туда-сюда. Что-то продали, что-то передали местным властям или пустили в здравоохранение/образование. Петровский замок, несмотря на более чем спорную архитектуру, мы с супругою решили оставить, как свою московскую резиденцию.
Тем не менее, несмотря на все эти усилия и жертвы, существенно сократить расходы таким образом не получилось. Дело в том, что большинство дворцов так и осталось на попечении казны, просто из дворцового ведомства они перешли в ведение иных коллегий или губернских правлений. То есть расходы остались, только сменились статьи, по которым они производились! Иного можно было бы ждать, если бы я всё распродал; но за такие дорогостоящие вещи мало кто давал хорошую цену. Ну ничего, главное что теперь эти здания пойдут в дело, а не будут стоять в ожидании приезда на месяц-другой царского двора.
* * *
Но кроме дворцов, есть ещё ряд проблемных объектов; и сегодня я занят объездами петербургских строек. В наследство мне досталось несколько дорогостоящих проектов, польза от которых была неочевидна, а денег они требовали — мама не горюй.
Одна из них была видна ещё из окон дворца. Это, разумеется, Дворцовая площадь. Устройство мощённой регулярной площади перед дворцом шло всё время, что я здесь нахожусь (уже 10 лет!), а конца-края не видно. Дело, безусловно, нужное, но крайне медленное. К тому же из-за медленного хода работ и остаточного принципа их организации площадь выходила разномастной: где-то в ход шёл булыжник, где-то брусчатка, причём разных размеров и формы. Ещё одним печальным последствием оказался страшный шум: железные ободы колёс страшно громыхали по каменной мостовой. Зимой это не составляло особой проблемы, ведь тогда все ездили на санях, да и окна зимой обычно закрыты; но вот если жить в Зимнем Дворце летом, когда окна всегда открыты — этот шум будет невыносим! Нет, определённо надо переезжать в Каменноостровский дворец — там тихо, прохладно, свежо… и притом не так уж и далеко от центра Петербурга. Увы, в этом году навряд ли это получится.
Спустившись вниз, где меня ожидали офицеры охраны и Аргамак, я бодро вскочил в седло, и, звонко стуча подковами, мы верхом отправились к первому объекту: Исаакиевской церкви.
Строение это находилось именно там, где привыкли видеть его петербуржцы, но выглядело совершенно по-другому. Дело в том, что строили не привычное мне и людям моей реальности детище Огюста Монферрана, в то время, должно быть, ещё писавшегося в штанишки, а совсем другую церковь. План был разработан Антонио Ринальди, и мне этот проект совершенно не понравился — на фоне зарождавшегося неоклассицизма он выглядел откровенно архаичным. К тому же, сейчас в казне крайне не хватало денег.
Вскоре мы были возле стройки. Стены здания, покрытые частоколом лесов, были возведены примерно на ⅔. Подле него, на площади, лежали стройматериалы — обработанные белые блоки, известь в больших бочках, брёвна и доски. Рядом находилась небольшая группа господ — губернатор Петербурга Архаров со свитой советников и председателей палат.