Николай Петрович Архаров — это страшно колоритный тип, прославившийся своей любовью к полицейскому порядку. К сожалению, принцип «усердие всё превозмогёт», часто ставившийся Архаровым в основу своей деятельности, нередко играл с ним злую шутку.
Я подошёл к складу белого камня. Оказалось, что это мрамор — дорогущий привозной мрамор! Лежит тут уже несколько лет, и никто не знает, когда это всё пойдёт в дело!
— Это всё стоит тут очень давно, — сразу напал я на Архарова, — леса уже скоро сгниют, а церковь так и не построена. Вы собираетесь хоть что-то с этим делать?
— Ваше величество! Проект церкви высочайше утверждён до того, как я получил счастье возглавить Петербургскую губернию! — извиняющимся тоном отвечал Архаров. — Господин архитектор Ринальди уехал в Италию, и там, как сообщают, умер три года назад. Право, губернское правление не находит, что делать с этим строительством!
— Где чертежи? Покажите хотя бы эскиз!
Эскизы впечатления не произвели. Перед глазами у меня стояло помпезное творение Монферрана, а то, что я видел перед собой на бумаге, выглядело как средненький барочный собор, не то, чтобы совсем плохой, но явно не столичного размаха и вида.
— Ваше величество, здание почти готово, строительные материалы к нему завезены. Прикажете продолжить работы? — подобострастно-вопросительным тоном обратился ко мне Архаров, самым любезным образом заглядывая в глаза.
— Что-то, мне кажется, не то́строится тут уже много лет…
— Прикажете снести? — услужливо вопросил Архаров.
— Надобно хорошенько подумать, что тут сделать! — в задумчивости, рассуждая сам с собою, ответил я.– Кроме того, поскольку церковь теперь отделена от государственной власти, встаёт вопрос — почем вообще здания храмов строятся за казённый счёт? Теперь церковь независима, и должна сама возводить свои капища!
У чиновников округлились глаза.
— Неужели вы, Ваше Величество, желаете оставить православную нашу церковь безо всякого воспомоществования? — поразился Архаров.
— Николай Петрович, ну вот подумайте сами: всё казённое строительство в нашей Империи происходит за счёт средств, собранных в виде налогов. Платят их в равной мере и православные, и католики, и лютеране, и мусульмане, и даже иудеи. У армян тоже своя церковь, да ещё и старообрядцы разного толка… в общем, много у нас конфессий.И почему мы должны на налоги, полученные в том числе от инородцев, строить православные храмы? Мусульмане или католики, вернее всего, были бы против этого! Нет, пусть уж церковь наша сама себе строит соборы за свой собственный счёт.
В общем, я приказал до разбирательства законсервировать стройку.
— Что там у нас ещё? Биржа? Поехали к Бирже! — довольный, что смог сэкономить немного казённых денег, я вскочил в седло, и бодрой рысью погнал к мосту через Неву. Охрана двинулась следом, петербургские чиновники поспешали за мною.
Итак, следующим долгостроем екатерининских времён была Биржа. Это, безусловно, нужное здание начали возводить ещё 13 лет назад по проекту Джакомо Гваренги, на месте, назначенном ещё Петром I. Но после нападения Швеции строительство остановили. Состояние финансов после войны тоже не внушало особого оптимизма, так что постройку здания до сих пор не возобновили. Была идея привлечь к финансированию купцов — ведь биржа нужна была прежде всего для них; однако, негоцианты не проявили никакого интереса к проекту Гваренги. В результате, у нас имелся недострой, стены которого, не укрытые крышей, медленно разрушались от атмосферных осадков, а вид здания в почерневших от времени леса́х портил и так не очень привлекательный пейзаж Васильевского острова.
Вблизи всё выглядело ещё хуже, чем издали. Васильеостровский берёг, не облагороженный набережной, заросший камышом и ракитой, совсем не походил на территорию центра одного из крупнейших мегаполисов Европы. Здание Биржи Гваренги показалось мне маленьким и плохо сориентированным.
— Вот чем надо первым делом заняться — показал я на берег Невы. — Первоочередной задачей надобно считать устройство гранитных набережных и мощение улиц брусчаткой!
Действительно, с первого взгляда было понятно, что мощение, там, где оно было сделано, сразу придавало берегам Невы аккуратный городской вид, вместо дикого вида заросших кустами первоначальных природных берегов.
На том осмотр петербургских долгостроев временно приостановился.
История эта наделала шуму в некоторых кругах. Архитекторы и околостроительные дельцы бросились окольными путями выяснять, какая архитектура близка вкусу нового государя. Каким-то образом у кого-то услышали, что мне нравится внешний вид Зимнего дворца, сопоставили это с новостью, что резиденцией станет Каменноостровский дворец, отчего вывели умозаключение, что я сторонник классицизма. Вскоре мне через «жалобный ящик» наперебой стали поступать предложения о возведении разного рода строений, все как один с колоннами, портиками классическим антаблементом.
Прежде всего, пришлось разъяснить, что «жалобный» ящик — это именно для жалоб, и оказавшиеся в нём ходатайства иного рода рассматриваться не будут.
Однако же я задумался: а почему бы и не дать «линию связи» с подданным населением? Ведь в народе вполне могут оказаться и толковые коммерсанты, и инженеры-самородки, и разного рода верные, полезные мысли тоже могут родиться в толще крестьянско-мещанской среды. Достаточно вспомнить, что проект о введении «гербового сбора» был подан Петру I совершенно не связанным с государственными финансами лицом — дворецким Шереметева.
И я ввёл ещё один ящик — для предложений и проектов. Оказалось, что в народе есть немало разных идей, в основном, конечно же, вздорных, но иной раз проскакивало и нечто полезное.
В корреспонденции также имелось и немало просьб связанных с изменением законодательства: о смягчении торговой казни, о введении новых правил для банкротства, облегчении рекрутской повинности, и прочее. Для этого я завёл особый порядок: если ходатайство поддерживало некоторое количество серьёзных людей — чиновников, дворян или хотя бы купцов — оно поступало на рассмотрение Сената.
Дошли слухи о произошедшем и до моего тестя.
— Антонио Ринальди как архитектор очень недурён! — заметил Александр Васильевич. — Вы бы, Александр Павлович, съездили в Ямбург, поглядеть на церковь Святой Екатерины, сложенную его попечением — весьма достойная постройка!
— Непременно воспользуюсь советом! — ответил я. Постройки Ринальди в Петербурге я уже встречал (по его проекту был построен петербургский Большой театр), но культовых зданий его архитектуры мне видеть не доводилось.
И я отправился в Ямбург. По случаю летнего времени я взял открытую коляску и двух лошадей (Аргамака и Резвого), и шёл то в коляске, то верхом, позволяя запряжённым лошадям отдыхать. Выехав ранним утром, к вечеру я уже был на месте. Церковь Святой Екатерины отыскалась очень скоро — она была почти в центре города.
И мне она страшно понравилась! Изящное здание с воздушными куполами и стройной, устремлённой ввысь колокольней, очень соразмерно сложённое, с многочисленными, но уместными архитектурными украшениями. Отличнейший храм! Если доработать проект собора по существующему образцу ямбургской церкви (а его, несомненно, можно было доработать), то Исаакиевский собор будет настоящим украшением города!
Я возвращался окрылённый. Это строение мне понравилось даже больше, чем храм Монферрана, помпезный, тяжеловесный и очень дорогостоящий. Конечно, это будет не настолько вместительный храм, но всё равно он вполне соответствует столичному статусу. Решено: так уж и быть, дострою его (после некоторой доработки проекта); в конце концов, добрая часть уже построена, так теперь уж проще всё-таки закончить его, чем бросать на половине!
Вернулся я уже глубокой ночью, и проспал на следующий день до обеда. Затем, занявшись неотложными делами в Непременном совете, на время отложил все эти хлопоты с Исаакиевским собором; в общем, к этой теме я вернулся через несколько дней. Вызвав Архарова, я рассказал ему про Ямбургскую церковь Святой Екатерины и мои планы.