Синьор Литта веско оглядел присутствующих, подчёркивая серьёзность ситуации, затем продолжил:
— Синьоры, бальи и приоры ордена. Синьор Командор, синьор адмирал, все вы знаете о бедственно положении нашего Ордена, длящемся уже несколько лет. Мы должны стать частью много более могущественной структуры, способной противостоять чудовищному азиатскому варварству. У меня есть предложение от императора Российской империи о покровительстве. Всё имущество Ордена будет передано Российскому императору, а мы станем ему слугами. Добросердечие и благонамеренность императора Александра известны; сейчас, в те минуты, пока мы заседаем здесь, его войска успешно бьют персидских головорезов, сотрясая основы трона падишаха; сам же он решительно отменил в своей империи рабство. Нам следует перейти под его покровительство! Это наш долг, как европейцев, как христиан.
Собрание загудело сонмом голосов.
— Но, как же указание Святого престола? Папа никогда не утвердит такого решения Ордена!
Литта резко поднял ладонь вверх, пресекая дальнейшие возражения.
— Синьоры, вы знаете, что Орден Иезуитов, волею Святого престола запрещённый во всех странах, процветает в Российской империи. Император имеет власть проводить свою политику независимо от воли Папы; нам не понадобится его согласие или несогласие. Мнение папы для нас не важно: гораздо существеннее то, что происходит на нашем острове.
— Что вы имеете в виду? — с тревогой спросил кавалер д, Илье.
— Синьоры, ополчение волнуется. Они готовы восстать для освобождения острова от власти Ордена. Только покровительство Российского императора способно спасти нас!
— Но русских очень мало — резонно заметил бальи Камилл де Роган. — Как они смогут чем-то помочь, если их силы так незначительны?
— Вы ошибаетесь, кавалер! — холодно ответил Литта. — Ваши сведения решительно устарели. Вчера на рейд Меллихи прибыл российский Черноморский флот в полном составе, с семнадцатью линейными кораблями и восьмью тысячами десантного войска. Они прошли через Проливы, несмотря на противодействие турок, и, поверьте, после такого их уже вряд ли что-либо остановит!
Среди членов совета раздались изумлённые крики; появление такой армады на территории острова меняло решительно всё. При желании русские могли теперь попросту войти в Ла-Валетту силой, особенно, если мальтийцы поднимут сейчас мятеж!
— Теперь, — продолжал Литта, — когда английская Средиземноморская эскадра так ослабела, в Средиземном море господствует французский и союзный ему испанский флот. Это ставит нас в очень уязвимое положение: французы, несомненно, рано или поздно попытаются захватить наш остров и ввергнуть его в тяжелую войну с англичанами. Лишь покровительство дружественной нам Российской империи, поддерживающей нейтралитет, способно спасти нас от участия в огромной европейской войне, пылающей ныне по всему континенту.
Члены Совета стали горячо обсуждать предложение. Среди кавалеров Ордена было много французов, склонявшихся к поддержке своего отечества, но не желавших иметь ничего общего с парижскими революционерами. Многочисленные итальянцы и немцы из католических областей Германии больше склонялись к союзу с Россией; а испанцы, получившие соответствующие указания от правительства своей родины, горячо такой союз поддерживали.
— Поверьте, господа, — наседал Литта на членов Совета, — если мы хотим оставить всё по-прежнему, надобно, чтобы всё изменилось! Молодое русское вино должно влиться в старые орденские меха! Да, и я уж не говорю о том, что все вы получите щедрые вознаграждения!
Поначалу Совет не принял никакого решения. Однако зёрна были брошены и начали прорастать. Влияние русской дипломатии, иезуитов и деятельность Литты, волнения среди ополченцев Мальты, желающих сбросить с себя власть Ордена, привели наконец к тому, что 23 сентября эта подспудная деятельность наконец дала свои плоды: Мальтийский Орден объявил о самороспуске, с переходом его остатков под власть Российской Империи.
8 часов утра, порты и форты Мальты были переданы русским войскам. Фёдор Фёдорович высадился в час пополудни, обошел крепостные стены, побывал во всех фортах и явился с визитом к великому магистру Литте. 24-го на рассвете наша эскадра переместилась с якорной стоянки в бухте Меллиха в порт Ла-Валетты. Это было великолепное зрелище: около сотни судов под Андреевским флагом встали в бухте Ла-Валетты на якорь в строгом порядке, оказавшись здесь в полной безопасности.
Пустошкин и Чичагов две недели производили ревизию имущества Ордена, составляя реестр принимаемого вооружения, продовольствия и боеприпасов. Несмотря на постоянные стоны бальи и командоров Ордена на недостаток денежных средств, их запасы впечатляли. В пакгаузах и на батареях имелось 1200 пушек, в арсенале хранилось 30 000 ружей, 13000 бочек пороху и продовольствие на много месяцев. Склады Мальты были заполнены: запасов зерна хватило бы всему острову на три года. На рейде стоял 64-пушечный линейный корабль ордена и еще один находился на стапелях; также имелось две полугалеры, три шебеки и ряд других мелких судов. Триста турок находились в качестве невольников на галерах; более двух тысяч гренадёров Ордена и ополченцев перешли на службу в Российский флот.
Не так плохо оказалось и финансовое положение Ордена. Одной только серебряной посуды в казнохранилище было найдено на сумму в 250 тысяч рублей; ценности же, хранившиеся в кафедральном соборе Ла-Валетты, оказались просто чудовищны!
* * *
Доктор Роджерсон был торжественно-сосредоточен. Огромный опыт давал о себе знать: несмотря на чудовищную ответственность предстоящего, он был уверен, что сможет предусмотреть любое развитие событий.
— Итак, приступаем, господа!
— Перчатки! — напомнил ему доктор Серебровский, назначенный ассистировать.
— И перчатки, и спирт, и кипячение инструмента — я ничего не забыл, мистер Аргентин! — добродушно отвечал англичанин, уже успевший привыкнуть к этой непонятной зацикленности императора Александра на чистоте, которую тут называли «санацией» и последние годы превратили в настоящий культ.
— Может быть, всё-таки применить к императрице эфир? — задумчиво протянул доктор Вейкарт.
— Клинические испытания обезболивания при родах пока не завершены — отвечал ему Роджерсон, — и их результаты очень неоднозначны. Увы, но придётся ей испытать то, что выпадает на долю всех женщин!
В кабинет заглянула взволнованная и бледная госпожа Гесслер.
— Роды начались! — сообщила она Роджерсону.
— Ну что же, — рассудительно произнёс «Иван Самойлович», — императрица Натали знает своё дело; пора и нам исполнить свой долг!
Наконец, «санитар» натянул докторам тонкие гуттаперчивые перчатки.
— Идёмте, господа!
* * *
Наталья Александровна не подвела; и вот я держу на руках спящего младенца со смуглым лицом и редкими волосами на голове. Он закутан в пышное одеяло, и для такого объемного кулька кажется удивительно лёгким. Это мальчик, и он сейчас покойно спит; мы уже решили, что назовём его, в честь знаменитого деда, Александром. Прасковья Ивановна Гесслер, передавшая мне с рук на руки младенца, уже вовсю рассказывает присутствующим, как почти двадцать лет назад точно также держала на руках «господина Александра», и её немолодое, но сохранившее след былой красоты лицо сияет. Буквально вся Воронцовская больница заставлена цветами, принесёнными из петербургских оранжерей. У ворот бывшего дворца толпится народ, откуда при любом движении в окнах величественного здания раздаются нестройные здравницы, и в воздух взлетают треухи и шапки.
Я чувствую комок в горле. В прежней жизни у меня не было детей, а теперь я осторожно прислушиваюсь к совершенно новому мироощущению, рождающемуся где-то в глубинах души. Теперь я не умру, не исчезну, развеявшись по ветру; после меня останется живая трепетная связь с будущим. И сегодня я, наконец-то, могу определённо сказать:
Да, этот мир мой.