— Свет мой, можно ли устроить эту залу из фальшивого мрамора? — спросила супруга про свою «гостиную».
— Конечно! — ответил я, целуя её. — Делай, что тебе заблагорассудится! Дорогая, давай, ты устроишь свою половину — все пять комнат, а я — свою. Договорились?
Пару дней пришлось потратить на общение с господином Гваренги. Мои детские интерьеры, не менявшиеся пятнадцать лет, конечно, требовали обновления. Наталья Александровна потратила на разработку «дизайн-проекта» своей половины много больше времени. Женщины…
Весь Петербург в это время бросился в вихрь развлечений. Мой первый манифест, обещавший подданным права и свободы, вызвал в обществе огромные надежды на перемену к лучшему. Дворцовые праздники прекратились из-за траура, зато совершенно по-новому блистали частные балы. Собиравшиеся в них дамы представляли собой презабавное зрелище: половина одевалась по старой традиции — с буклями, париками, пудрой, пышными платьями с фижмами и сложными высокими причёсками, когда-то запрещавшимися Екатериной, а теперь полностью разрешенными; другая же половина одевалась в «античном» стиле — по последней парижской моде. Платья из тонкой материи с сильно завышенной талией, причёски из собственных завитых волос, полное отсутствие пудры, лаконичность прочей косметики, «естественность во всём» — всё это с модными журналами и слухами пришло к нам из-за Рейна и смело завоёвывало теперь вкусы Петербургского высшего света.
Совершенно прошла вдруг мода на бриллианты: оставив массивные драгоценности в бабушкиных шкатулках, модницы нового времени наперебой носились за геммами в античном стиле. Мужчины не отставали: вместе камзолов появились вдруг жилеты и фраки, круглые шляпы — предтечи цилиндров. Универсальной одеждой становится фрак, который носили во всех случаях (при дворе я его тоже разрешил). Фрак был известен и ранее, но в свете он был совершенно не популярен. Теперь же из Франции пришли к нам фраки в стиле «инкруаябль»*. Он был снабжен чрезмерно большим воротником и лацканами, дополнялся не менее внушительным галстуком, закрывавшим подбородок, а туго накрахмаленный воротник рубашки, доходил до середины щек.
Новая одежда радикально отличалась от прежней полным отсутствием украшений. Золотое шитьё, галуны, драгоценные камни на мужской одежде — всё это безвозвратно кануло в прошлое. Бархат и атлас были преданы анафеме: отныне «мужские» ткани не должны ни переливаться, ни блестеть!
Я всему этому был только рад. Все эти дурацкие украшения, пуговицы с бриллиантами, красные каблуки, а уж тем паче — парики, косы, букли и тупеи, — это такая хрень, что и словами не описать.
Наступающий девятнадцатый век явно был в моём вкусе…Однако, почти сразу же начались неприятности.
Чтобы разместить по комнатам все необходимые предметы убранства, требовалось хотя бы вчерне распределить комнаты в резиденции среди моей свиты и личной свиты императрицы. Тут весь двор был просто шокирован куцым количеством новых придворных должностей: я назначил себе четырёх камер-юнкеров и двух камергеров, Наташа — четырёх фрейлин и двух статс-дам! Даже нищие немецкие маркграфы содержали больший двор! Сколько разочарований, разбитых надежд, нереализованного честолюбия вельмож, надеявшихся на тёплое место при новом дворе, обрушилось на шокированный петербургский свет! И, не успели все по-настоящему удивиться произошедшему, как я нанёс по благообразию русского императорского двора 18 века новый страшный удар, объявив, что придворные должности не несут теперь никакого реального значения, становясь всего лишь почётными наименованиями, и не оплачиваются! И флигель-адьютанты, и генерал-адьютанты, и камер-юнкеры, и камергеры теперь практически исключены из Табеля о рангах!
Как только эта новость пронеслась по гостиным и салонам, шум поднялся такой, что на второй день ко мне приехал взволнованный Воронцов.
— Ваше Величество, не поторопились ли вы с отменою придворных привилегий? Ведь при почившей императрице эти звания имели преимущество перед чиновниками гражданской службы, а теперь они совершенно теряют своё значение, Табелем о рангах установленное!
— Александр Романович, как мы с вами уже говорили, Правительство должно быть отделено от дворца, и произошедшая теперь отмена придворных чинов является шагом в этом направлении. И, думаю, что на фоне известных вам грядущих перемен, сия перемена вскоре окажется столь незначительной деталью, что вскоре про неё никто и не вспомнит!
— И когда вы намерены огласить ваше… «большое решение»? — с интересом спросил Воронцов.
— Полагаю, что в день «священной коронации». Пятое апреля представляется удобною датою — на сей день выпадает Пасха.
— Вы примете необходимые защитные меры?
— Графу Суворову отправлено уведомление о случившейся перемене царствования, с указанием возвращаться в пределы отечества. К апрелю мы разместим эти войска вокруг Петербурга, Москвы и в важнейших губерниях.
— Это хорошо; но, дабы после освобождения не возникло хаоса, надо ввести положения по управлению освобождёнными крестьянами.
— Я этим бы занялся, но времени, честно говоря, на это совершенно нет. Очень надеюсь, что вскоре приедет господин Радищев; я сразу же поручу ему это дело.
— Но если уже 5 апреля будет провозглашено освобождение…
— Нет, власть помещиков сохранится до следующего года. Надо, чтобы сельскохозяйственный работы в этом году прошли без затруднений, очень возможных в такое переломное время.
— Весьма разумно — одобрительно заметил Александр Романович.
— А вы, граф, не желали бы вернуться на государственную службу? Коммерц-коллегия и пост канцлера вас!
— Весьма польщён, Ваше Величество! — с поклоном отвечал Воронцов, и я заметил в его глазах искорки интереса. — А каковы будут мои прерогативы как канцлера?
— Ну, что-то вроде того, что мы видим в Англии. Руководить Кабинетом, вести внутреннюю и внешнюю политику, общее направление которой определяется монархом!
Услышав намёки на заимствования из английской политической системы, Воронцов просто расцвёл.
— Сочту за честь возглавить Русское правительство, Ваше Величество!
— Ну, вот и славно. Мы ведь с вами всегда находили общий язык, не так ли? Военную коллегию я пока возглавлю сам, а что касается остальных, то попрошу вас: подберите кандидатуры на посты в Коллегиях и на места губернаторов и генерал-губернаторов.
Воронцов ещё больше повеселел.
— И не забудьте про наш уговор. Мне нужно лояльное отношение главных вельмож к моему плану освобождения крестьян.
— Безусловно, Ваше Величество. Но ведь план ваш сохраняет своё действие и в отношении конституционного правления, не так ли?
— Конечно.
— Так значит, я могу представить на ваше рассмотрение проект Конституции?
— Непременно! Вы уже что-то готовили?
— Нет, но это ведь совершенно недолго…
— Ой, не уверен… Такие документы, Александр Романович, с кондачка не принимаются. Но в любом случае — готовьте, и будем обсуждать.Только имейте в виду: было бы крайне опрометчиво подтвердить нерушимость права дворянской собственности, не произведя перед этим освобождения крестьян, о чём мы с вами, дорогой Александра Романович, неоднократно уже разговаривали.
— Это очень не понравится нашему дворянству! — заметил Воронцов.
— Ничего не поделаешь. Крестьяне должны получить облегчение своего положения, а значит, дворянам придётся ужаться. И прекращение придворных чинов — это лишь один из шагов на этом пути…
* * *
Наконец, улеглась суматоха с поимкою мятежников, приведением к присяге чиновников и офицеров, и прочими мелкими, но необходимыми событиями, сопутствующими любой смене власти. Дела начали входить в «текущую колею». Теперь мне, прежде всего, надо было встретиться с вельможами, составлявшими правительство Российской империи, выполнить кадровые перестановки, наметить дела на ближайшее время. Просили о срочной аудиенции и иностранные послы. Также надо было познакомиться с наместниками и губернаторами, с кем мне не приходилось ещё встречаться (таких было немного), и, конечно же, посетить Сенат.