Наконец, река спала, но для того, чтобы перевезти повозки на другой берег, нужен был паром. Поэтому им пришлось рубить тополя и сооружать из них громадный бревенчатый плот, достаточно большой, чтобы на него поместилась «шхуна прерий». Река была глубокой, а течение быстрым; заставить лошадей и скотину переплыть ее оказалось невозможным. На то, чтобы переправиться со всем имуществом на другой берег ушло два дня; за это время страсти накалились, и двое погонщиков чуть не прирезали друг друга.
Добравшиеся до другого берега, грязные, мокрые и изможденные, люди пытались заново впрячь волов, сгоняли лошадей и скот и разводили костры, чтобы приготовить еду, когда Барнабас Тредгуд вдруг закричал и рухнул на землю.
Все сгрудились вокруг лежавшего без сознания мужчины, а Эммелин кинулась за Мэтью Лайвли. Ида стояла над мужем, упершись руками в бока и повторяя: «Такого с ним прежде никогда не бывало».
Мэтью протиснулся через толпу и, опустившись на одно колено, приложил руку к шее Барнабаса. Они молча смотрели, как Мэтью открыл свою черную сумку и вынул из нее стетоскоп. Никто из них никогда не видел прежде такой штуки. Они смотрели во все глаза, как он приставил трубку одним концом к груди умершего и стал слушать. Через мгновение он печально сказал, глядя на Иду:
— Ваш супруг скончался, мэм.
— Вы уверены в этом? — спросила Ида. Она еще минуту смотрела в лицо своему мужу, потом перевела взгляд на запад, немного подумала, потом посмотрела на восток и наконец заговорила. — После того, как мы его похороним, я отправлюсь обратно в Миссури.
Эммелин была поражена, увидев, что к Иде присоединились еще четверо жен, их дети, а также шестеро погонщиков. Их мужья если и протестовали, то не слишком громко. Когда Амос Тайс сказал Эммелин, что ей придется вернуться с Идой, она уперлась и сказала, что пойдет в Орегон.
То, что произошло потом, удивило даже видавшего виды Тайса: четверо фермеров, двое овдовевших погонщиков, фотограф Силас Уинслоу и один неуклюжий подросток наперебой бросились предлагать мисс Фитциммонс сопровождать ее до Орегона. Видя, что сейчас за право взять молодую леди под свою опеку разразится драка, Мэтью направился в свою повозку и тайком достал Благословенный Камень.
И, держа его на ладони, он стал размышлять о происходящем. Судьбу мисс Фитциммонс будет решать Амос Тайс или же сама своевольная молодая леди, Мэтью это совершенно не касается. Но что-то внутри него подсказывало, что ему нужно действовать, взять инициативу в свои руки. Он должен принять решение, а для Мэтью это было непривычно.
Он сделает то, что велит ему Благословенный Камень.
Он уже привык каждый вечер перед отходом ко сну смотреть на Благословенный Камень, потому что тревожные слова его матери о том, что его ждет великое испытание, не шли у него из головы. Он надеялся избежать его, каким бы оно ни было, Камень ничего не говорил ему. Теперь же он хотел задать голубому камню другой вопрос, поэтому вынул школьную грифельную доску, на которой всегда записывал свои вопросы, и кусок мела. С одного края доски он написал слово «да», с другого — «нет». Потом положил посередине кристалл, спросил: «Провожать ли мне мисс Фитциммонс до Орегона?» — и раскрутил кристалл. Он показал «да». Тогда он раскрутил его еще раз. И еще. Камень по-прежнему показывал «да», и тогда он решил, что больше не стоит испытывать судьбу, и вернулся туда, где уже завязалась драка, невольно спровоцированная мисс Фитциммонс, — Тайс пытался растащить двоих скандалистов, — и, чувствуя, как у него потеют ладони и сердце вот-вот выскочит от груди от его неслыханной смелости, предложил Эммелин ехать с ним в его фургоне.
Она сразу же согласилась.
Похоронив Барнабаса Тредгуда у обочины, они торопливо помолились и отправились дальше в путь. Позади остались Ида Тредгуд со своим выводком и еще три повозки с женщинами, детьми и погонщиками, которые передумали ехать на запад и развернулись, чтобы ехать той же дорогой обратно, к цивилизации.