Тут он немного застал меня врасплох; к счастью, я скоро сообразил, как поступить.
— Мосье Ростопчин? Непременно! Я сам его накажу, со всей строгостью. Отправлю его туда, где и ворон костей его не найдёт!
— Ну, смотри. Я надеюсь, крепко надеюсь, что всё исполнишь, как уговаривались! И ещё…
Павел вдруг увлёк меня в сторону, будто желая рассмотреть одну из картин.
— У вас при дворе подвизается фрейлиной одна особа… Анна Лопухина. Нельзя ли уволить её со службы? Мария Фёдоровна очень её желала, только сама попросить постесняется.
— Да, собственно, не вижу препятствий. Я всегда готов угодить Mamane…
— Ну и славно, договорились. Только ей не говори, это мой ей сюрприз!
И, крайне довольный собой, Павел удалился, жестикулируя тростью.
Через некоторое время «родители» уехали, увозя с собою круглую сумму на обзаведение и три корабля обстановки и мебели. А чуть погодя отправилась в Гельсингфорс и юная Анна Лопухина (и что в ней PapA нашёл, ума не приложу). Правда, прежде чем получить паспорт, ей пришлось побеседовать с полковником Скалоном и подписать кое-какие бумаги, взяв на свою юную совесть некоторые, специфического свойства, обязательства. Но это совсем другая история…
* — написано в соавторстве со Sturmflieger
** — Novus ab integro nascitur ordo. — «Рождается новый порядок вещей» (лат).
Глава 4
Сегодняшнее утро началось с отчета о стычке в Немецком море. Наш клипер «Ариадна», под завязку набитый порохом для ирландских повстанцев, был атакован английским фрегатом, оказавшемся выдающимся ходоком. Не имея возможности оторваться, капитан Савинов вынужден был примерить против английского фрегата ракеты с фосфорной боевой частью, действующие по типу шрапнели: они дают разрывы в воздухе на дистанции, задаваемой дистанционной трубкой. Что же, хорошо, что наш корабль смог уйти; плохо, что при этом пришлось засветить нашу последнюю оружейную разработку. Нацарапав резолюцию: «Адмиралу Мордвинову. Ваши предложения?» я передал доклад статс-секретарю Трощинскому.
— Отдайте в Морской штаб, пусть по возвращении клипера в Кронштадт допросят капитана, команду и решат, достоин он наказания или награды!
Сам я в этом деле решать ничего не стал: рубить с плеча не стоит, особенно в щекотливом деле награждения или наказания людей, рискующих жизнью на государственной службе.
Трощинский вернулся, принеся пачку писем, полученных через общий почтовый ящик, вывешенный на стене Зимнего дворца для всех желающих. Так-так, что тут на этот раз?
Пасквиль. Карикатура. Памфлет. Ещё пасквиль. Порнографическая карикатура — копия английской. Не трогали бы вы мою семью, господа… А это — французская поделка по польским лекалам: как же не любят там моего тестя! Увы, свобода слова — на сегодняшний день в основном это свобода оскорблений. Чертовски понимаю брата Николая, возжелавшего однажды послать на премьеру одной гаденькой антирусской пьесы «четыреста тысяч зрителей в серых шинелях».
И это — лишь однодневный «улов» почтовых ящиков, собирающих жалобы и ходатайства населения, да ещё и отфильтрованный статс-секретарями. Увы, 99% того, что приходит через этот ящик — абсолютно бесполезный хлам; либо оскорбления и карикатуры, либо чисто своекорыстные прошения и кляузы. Но иногда попадаются и дельные вещи — вот, например, вот это…
Одно из посланий привлекло моё внимание: пухлое, в дюжину листов, исписанных мелким каллиграфическим почерком. Некий господин писал мне об… образовании! Не доносил на начальство, не жаловался на обиды по службе — нет, тут в кои то веки кто-то озаботился общегосударственным интересом! И — надо же, какая досада — анонимно!
Вызвав Макарова, заведовавшего Экспедицией общественно безопасности, я показал ему письмо.
— Найдите мне этого господина! Только не обижать, вести себя с ним предельно корректно!
А заодно разместил в газете объявление такого содержания: «Лицу, направившему в канцелярию государя императора письмо об устройстве дела народного образования, предлагается самолично явиться в Зимний дворец для обсуждения сего вопроса». Главное, чтобы не набежало тут самозванцев и всякого рода городских сумасшедших!
Вообще, Петербург бурлил. Чёртовы писаки-публицисты, столь долго сдерживаемые строгим надзором «матушки-императрицы», теперь будто с цепи сорвались. Разумеется, они первым делом начали хаяться со всеми вокруг, и на всё подряд задирать лапу, включая священную особу государя-императора. Того самого, что им эту самую свободу и дал. Канальи…